Интересно сопоставлять два описания Минска из путевой прозы позапрошлого века: поэта Владислава Сырокомли и этнографа Павла Шпилевского. Сырокомля, например, когда подъезжал к Кальварийскому кладбищу — а это была самая окраина города, — увидел тенистые березовые аллеи и колосящиеся хлеба. А Павел Шпилевский — «ореховый лес», изобилующий грибами и ягодами.
Сравнивать интересно, потому что авторы — с типичными судьбами талантливых белорусов прошлого, вынужденных выбирать, где реализовать свой талант — на западе, на востоке, поскольку белорусской культуре отказывали в праве на полноценное существование. И католик Сырокомля, он же Людвик Кондратович, и православный Павел Шпилевский родились в Беларуси, белорусский язык был для них родным (впоследствии оба будут избавляться от «провинциализмов»). Сырокомля творил по–польски, оставив совсем немного белорусскоязычных произведений, Павел Шпилевский получил образование в России и писал по–русски. При этом оба любили свою Родину, доказывали самобытность ее культуры и красоту белорусского языка и искренне любовались родными пейзажами. Вот, например, описание провинциального тогда Минска, сделанное Сырокомлей в 1857 г: «Унутраны выгляд горада вызначаецца акуратнасцю i парадкам. Вулiцы шырокiя i прамыя, дамы не зацiснутыя, паветра чыстае… Муры i бярвёны дамоў, пафарбаваныя ў белае, выглядаюць лепей, чым у Вiльнi». А вот каким видит Минск Павел Шпилевский несколькими годами ранее: «Пред вами раскидывается панорама нескольких гор, пригорков и крутых обрывов, устланных искусственными и натуральными газонами, большими садами, оранжереями, роскошными цветниками и обмываемых водами вьющейся, как змейка, Свислочи… По горам, по пригоркам красуются здания то высокие и широкие, то узкие и продолговатые, с черепичными крышами во вкусе средних веков, то, наконец, чистенькие, опрятненькие, зеленые или желтые домики с красными кровлями, узорчатыми ставнями и решетчатой оградой».
Согласитесь, равнодушные люди так написать не могли.
Давайте же поближе познакомимся с этнографом Павлом Шпилевским, родившимся 190 лет назад…
Сын священника
Биография его долго оставалась неизвестной, пока за исследование не взялся известный ученый Геннадий Киселев. Во время поисков автора анонимной белорусской поэмы «Тарас на Парнасе» в качестве возможного кандидата всплыл и Шпилевский. Именно Киселев нашел в ленинградской библиотеке в «Метрической книге Бобруйского повета за 1823 год» запись о том, что 31 октября «у шипиловицкого священника Михаила Шпилевского и его жены Евдокии Васильевны родился сын Павел». То есть если брать по новому стилю, наш герой родился 12 ноября 1823 года в деревне Шипиловичи Бобруйского уезда.
Семья большая — семеро детей, Павел был третьим. Смотрела за ребятней крепостная крестьянка Слуцкого Троицкого монастыря Агата Касьминова. Разумеется, маленький Павел слушал в исполнении няни чудесные белорусские сказки и страшные легенды, знал песни и танцы и разговаривал на том языке, что и все в деревне. С другой стороны, воспитание в семье священнослужителя накладывало свой отпечаток, в доме следили за новинками русской литературы, молодого человека ждала духовная стезя. Он учится в духовной семинарии в Минске и Слуцке, затем в Петербургской духовной академии, которую оканчивает кандидатом богословия.
Павла отправляют в Варшавское уездное училище учителем словесности. Здесь он проработает пять лет.
Светское звание
Еще в студенческие годы двадцатитрехлетний Павел напечатал свою первую статью — «Белорусские народные поверья» — и передал в российскую Академию наук рукопись словаря белорусского языка с «краткой грамматикой белорусского наречия». Пришлось выбирать между духовным поприщем и наукой. Павел подает прошение и увольняется Минской консисторией «в светское звание». Теперь нужно перебираться поближе к центру научной и литературной жизни, а именно — в Петербург. Кстати, Геннадий Киселев делает интересное замечание: «Вельмi старанна «ўтойваў» сваю бiяграфiю Павел Шпiлеўскi, нiдзе ў шматлiкiх публiкацыях не прагаварыўшыся, што быў сынам вясковага святара з Мiнскай губернi (вiдаць, гэта лiчылася не асаблiва рэспектабельным). I толькi кароткая згадка М.Дабралюбава пра службу Шпiлеўскага ў Галоўным педагагiчным iнстытуце ў Пецярбургу i наступныя архiўныя пошукi дазволiлi раскрыць таямнiцу яго жыцця».
Будущий известный критик Добролюбов учился в Главном педагогическом институте, куда был назначен комнатным надзирателем Шпилевский. В обязанности надзирателя входило упражняться польским языком со студентами института, которых готовили для Варшавского учебного округа.
«Кроме того, определен у нас новый надзиратель комнатный, некто г. Шпилевский. Он… учился в здешней духовной академии, кончил кандидатом, был где–то уездным учителем и теперь вышел в светское звание и определился к нам. Он известен немножко в литературе. Довольно его статей можно найти в «Современнике» и «Московитянине» 1850 — 1853 годов», — писал Добролюбов и замечал, что Шпилевский был простым и доступным, рассказывал студентам о литературных новинках.
Шпилевский сочиняет рассказы, повесть для детей «Цыганенок», пьесу «Дожинки». О повести упоминал сам Чернышевский в статье о детской литературе, правда, не совсем благосклонно. Критик отметил в повести ряд «здравых мыслей», но упрекнул автора в неправдоподобии, поскольку тот заставил «помещика не только дать приют цыганенку, но и ухаживать за ним, будто за знатным приемышем».
Собственно говоря, именно благодаря этому отзыву мы и знаем что–то о повести.
Но дело жизни Павла Шпилевского — этнографические исследования.
Путешествия и сказки
В 1846 — 1860 годах он под псевдонимом П.Древлянский публикует очерки, этнографические статьи, исторические и филологические работы: «Белорусские народные поверья», «Описание посольства Льва Сапеги в Москву в 1600 году», «Народные пословицы с объяснением происхождения и значения их», «Исследование о вовколаках на основании белорусских поверий», «Белорусские пословицы» и так далее. Киселев заметил: «Я разыскивал и комментировал его труды, удивляясь его трудолюбию и плодовитости». За свои неполные 38 лет успел он оставить обширное наследие. Самый известный его труд — «Путешествие по Полесью и Белорусскому краю», которое начинается в Варшаве и заканчивается в Греске Слуцкого района.
Это серия очерков, опубликованных в некрасовском «Современнике». Шпилевский обращался к читателям: «Нас интересуют верования древних греков и римлян, мы пишем об их нравах, мифологии, языке, даже пиршествах и обедах; отчего же не писать о родной Беларуси, которая так богата своими самобытными нравами, мифологией, языком и, наконец, игрищами и празднествами?»
Тексты Шпилевского увлекательно читать и сегодня. В них много красочных деталей, например, что в Минске на Нижнем рынке торговали сбитнем, «но сбитнем белорусским, минским, приготовляемым из березовых листьев, аеру, липового цвета и патоки; сбитень кипятится в огромных не очень красивых самоварах и разливается в чашки с блюдечками». В Свислочи водились бобры, окрестность Комаровка славилась горами, густым сосновым лесом, швейцарскими домиками и маслобойнями. Шпилевский цитирует предания, легенды, рассказывает об исторических событиях, с симпатией и сочувствием описывает быт не только белорусов, но и евреев, татар, цыган.
А вы знаете, кто такие Вазила и Кумельган? Нет, это не фамилии. Вазила обладает лошадиными ушами и копытами, носит человеческую одежду, живет в хлеву и заботится о благополучии лошадей. Кумельган, наоборот, так и норовит напустить на них болезни. Кумельгана белорусские пастухи в ночном отгоняли с помощью лошадиного черепа на шесте, который символизировал собой Вазилу. И два мифологических духа вступали в схватку на белорусской поляне, как Тор и Локи из голливудского комикса.
Последние годы
К трудам Шпилевского по народной мифологии ученые предъявляют много претензий, например, А.Потебня утверждал, что Древлянский «смешивает свои и чужие фантазии с народными поверьями, выдает какие–то варварские вирши за народные песни и потому авторитетом… быть не может», а И.Носович доказал, что «Древлянский создавал образы богов на основе неверно понятых слов и пословиц», например, слово «ваструха», в смысле — бойкая женщина, сопоставил с именем античной богини правды и целомудрия Астреи. Раздражение демократов вызывали и попытки описать белорусского мужика как довольное всем, кроткое высоконравственное существо. Но отрицать достоинства «Путешествия», ставшего классикой путевой прозы, нельзя.
Павел Шпилевский умер в Санкт–Петербурге 29 октября 1861 года. Его смерть прошла незаметно для общественности, только спустя время появился короткий некролог без подписи в «Месяцеслове на 1863 г.».
Это был год восстания на белорусской земле.
Отец Павла Михаил, который тогда был священником в Дукорах, подал заявление в Петербургский гражданский суд об отыскании имущества, оставшегося после смерти сына. Но не нашли ничего, видимо, не накопил богатств земных этнограф Шпилевский. Но самое обидное — не был найден и его архив, в котором не могло не содержаться уникальных материалов.
Именем Павла Шпилевского названа улица в Минске.

Советская Белоруссия №226 (24363). Суббота, 30 ноября 2013 года.

Людмила РУБЛЕВСКАЯ