Симфония гнева и огня
Василь Шашалевич.
«Часцей за ўсё ахвярамi трагедый становяцца сумленныя, непрадбачлiвыя, даверлiвыя i непрактычныя людзi. Такiя, як Васiль Шашалевiч», — вспоминал поэт Сергей Граховский, бывший узник ГУЛАГа.
Это была уникальная семья — Шашалевичи. Два брата и три сестры. Антонина, Андрей, Анастасия, Василь и Аксинья. Отец, волостной писарь Антон Дементьевич, умер, когда младшему сыну, Василю, было девять. Жене наказал: детей не учить, пусть на земле работают. Мать, Евфросиния Фоминична, сама не умевшая писать, однако, решила все наоборот. Чтобы вывести потомство в люди, продала дом и уехала в Могилев — «давать обеды», то есть открыть частную столовую и тем зарабатывать на учебу детей. Но, видимо, к бизнесу вдова способностей не имела, и через год пришлось вернуться в свои Долговичи. И все же обоих сыновей отдала в духовное училище, затем — в семинарию. Оба проявили еще и музыкальные таланты. Василь, например, научился играть на скрипке и виолончели. Есть легенда, была у него скрипка Страдивари — подарила местная помещица после смерти сына, с которым Василь очень дружил. Естественно, нынче следов той скрипки не найти.
Богданович и семейный театр
Первая мировая война. Василь Шашалевич — в Ярославле, поступает в Демидовский юридический лицей. В то же время — 1916 год — там доучивается Максим Богданович.
Максим БогдановичВасиль и Максим познакомились и подружились. Но Шашалевич в Ярославском лицее недоучился — не хватило скудных заработков, а Максим осенью 1916–го уехал в Минск, а еще через год умер в Ялте.
По возвращении Василь становится учителем школы в Краснополье. Получается настоящий семейный подряд: здесь же учительствуют брат Андрей и сестры Настасья и Аксинья. Все — с «артыстычнай, жывой натурай, няўрымслiвыя, дасцiпныя, здольныя на выдумкi i розыгрышы».
Сергей Граховский вспоминал: «Шашалевiчы стварылi першы ў раёне драматычны тэатр, у школе арганiзавалi драматычны i лiтаратурны гурткi, выдавалi рукапiсны часопiс «Пралеска». Сатырычны раздзел у iм вёў Андрэй Шашалевiч. Яны ставiлi спектаклi па п’есах Астроўскага, Горкага, Чэхава для школьнай самадзейнасцi, пiсалi аднаактоўкi, там жа Васiль Антонавiч пачаў пiсаць сваю славутую «Апраметную». Декорации к спектаклям помогает рисовать Александр Грубе, в будущем народный художник БССР. Он становится мужем одной из сестер Шашалевич.
Богема по-мински
Пьеса «Апраметная» попадает в репертуар Белорусской драматической студии в Москве. Шашалевич приобретает известность как драматург, перебирается в Минск. Сергей Граховский вспоминал, как встречался с ним в столовой Дома писателей. «Разам выходзiлi, гаварылi, непрыкметна спускалiся па Камсамольскай вулiцы на Нямiгу i даходзiлi аж да яго дома на вулiцы Вызвалення. Гэтыя праходкi для мяне былi найлепшаю школаю: Васiль Антонавiч мне расказваў пра Шэкспiра i Iбсэна, Астроўскага, Сухава–Кабылiна, натхнёна чытаў вершы Гайнрыха Гайнэ i Баратынскага… Калi праходкi зацягвалiся дапазна, мы заходзiлi ў магазiн, куплялi бурачковы вiнегрэт «прападай маладосць», павiдла з морквы — усё, што можна было набыць без картак, i iшлi ў халасцяцкую кватэру Васiля Шашалевiча… На стале — тамы «марксаўскага» выдання Шэкспiра i папкi з рукапiсамi, скрэмзаныя старонкi новай п’есы. Пры сцяне — канапа, над ёю на цвiчках вiсяць скрыпка i вiяланчэль. Навошта яны ў кватэры пiсьменнiка?»
Объединение «Узвышша». Крайний слева — Василь Шашалевич.
Ответ — в воспоминаниях другого гостя, Миколы Хведоровича: «ён узяў вiяланчэль, i палiлiся мелодыi ўсiмi любiмай музыкi з твора Маснэ «Элегiя». Для нас гэта было вялiкай нечаканасцю».
Мой враг — эпоха
Василь женится на Вере Семеновне Пушкевич, «беленькай, негаваркой». Семья жила дружно и весело. Родился сын, которого назвали в честь Гейне Генрихом.
Наставала эпоха мракобесия. Как замечает исследователь Дмитрий Мамочкин: «Проста выкаранялася ўсё, у чым можна было заўважыць хоць калiва iдэi нацыянальнай ды гiстарычнай адметнасцi беларусаў».
В 1930–м Василя арестовывают первый раз. Повезло, через несколько месяцев отпускают. В отличие от старшего брата, загремевшего в лагеря.
Коллеги, поспешившие осудить отщепенца, оказались в неловком положении, пришлось его восстанавливать в членстве в Белорусском драматическом обществе. В 1933 году Шашалевич заканчивает пьесу «Симфония гнева» — об угрозе фашизма и свободе личности. Талантливый композитор Сальк отказывается писать «Марш майскага перавароту» в честь прихода к власти диктаторского режима. Его выгоняют из консерватории, он становится изгоем… Но принципам не изменяет. «Мой вораг без лiку i без твару. Мой вораг — эпоха. З музыкi я сам сабе стварыў Галгофу, i эпоха мяне на ёй раскрыжавала».
Андрей Мрый (слева) с женой и Василь Шашалевич с женой Верой и сыном Генрихом.
Пьеса попала под пресс кампании борьбы с формализмом. На судилище в ССП БССР Василь Шашалевич оправдывался: постановщики «выставiлi катэгарычнае патрабаванне вывесцi двух–трох камунiстаў», при этом они «павiнны гаварыць не больш пяцi–васьмi мiнут», «пры такiм агранiчэннi вельмi цяжка тварыць жывых людзей». Неприятелей особенно возмутило, что автор вздумал защищать свое творение.
28 октября 1936 г. Василя Шашалевича арестовали.
Круги ада
Следователи сами выдумывали схемы «националистического подполья». Как вспоминал Граховский: «Для кожнай групы падбiраўся «аўтарытэтны» кiраўнiк. У нашу студэнцкую падкiнулi Шашалевiча толькi таму, што ён ведаў мяне i сваю колiшнюю вучанiцу, хоць з ёю ў Мiнску нi разу не сустракаўся… Каб «выбiць» подпiсы пад пратаколамi па гатовым сцэнарыi, скарыстоўвалi пагрозы расправiцца з сям’ёю, з бацькамi, трымалi па трое сутак на «канвееры», iнсцэнiравалi расстрэл».
Однажды следователь в качестве примера привел Шашалевичу увиденный недавно спектакль о композиторе, противостоящем фашизму. «Вось як трэба пiсаць. А вы там навыдумлялi нейкiя «Воўчыя ночы» i паклёпнiчалi на нашу рэчаiснасць». Измученный подследственный объяснил: «Спектакль называецца «Сiмфонiя гневу», а аўтар… ваш пакорны слуга Васiль Шашалевiч». Следователь разъярился: не может быть… Это заговор!
Суд состоялся 2 октября 1937 года. «Нас дзесяць чалавек у «чорным воране» прывезлi на пляц Волi. Там была спецкалегiя Вярхоўнага суда. Прывялi ў невялiчкi пакойчык. За сталом — тры чалавекi: старшыня суда Васiль Сямёнавiч Карпiк, па баках яшчэ два чалавекi… Сведак i рэчавых доказаў па справе няма. Абвiнаваўчае заключэнне нагадвала газетную перадавiцу тых часоў аб пiльнасцi. Апрача рытарычных фармулёвак, у iм не было нiводнага доказу i факта».
Василь Шашалевич получил десять лет лагерей.
Смерть в лесу
Поначалу «врагов народа» отправили в Могилевскую тюрьму. Обратимся вновь к воспоминаниям Граховского: «Вечарамi стыхiйна пачыналiся канцэрты. Васiль Шашалевiч звычайна цiха пачынаў сваiм прыгожым тэнарам: «Спускается солнце за степи, Вдали золотится ковыль. Колодников звонкие цепи Взметают дорожную пыль».
Прыпеў «Динь–бом, динь–бом, слышен звон кандальный, динь–бом, динь–бом, путь сибирский дальний…» падхоплiвае ўся камера. Кожнае слова, як стогн, вырывалася з глыбiнi душы. У многiх на вейках дрыжалi слёзы. Наглядчыкi стукалi ў дзверы: «Прекратить! Староста, пойдешь в карцер!» Песня пераходзiла на шэпт, а змоўкнуць не магла».
Минск. Начало ХХ века.
Еще свидетельство: «Васiль Антонавiч стаў душою скопiшча людзей з рознымi лёсамi, характарамi, густамi i настроямi, адукаваных i непiсьменных дзядзькоў».
Из Могилевской тюрьмы Шашалевич попал на Колыму. У него застарелый туберкулез. Во владивостокской пересылке обессилел так, что признан нетрудоспособным. Вернули на материк, в Томсинлаг, определили на бумажную работу. При этом часто выступал в художественной самодеятельности, сочинял частушки и скетчи. Однажды написал юмористическую пьеску из лагерной жизни. Ее поставили в столовой, всем было весело… А ночью драматурга вызвал оперуполномоченный. Обвинил в дискредитации руководства лагеря:
— Новое дело на тебя заводить не буду. Завтра же пойдешь в лес… А там и загнешься.
Из–за чахотки валить деревья драматург не мог. Сидел у костра с фанеркой и вел учет. Кто–то подпилил огромную березу так, чтобы она упала на учетчика.
Тяжелый ствол обрушил Василя прямо в костер. Пока подбежали, пока распилили дерево, чтобы стащить… Шашалевич обгорел, у него вытекли глаза. В санчасть привезли только под вечер. Когда Василь Антонович умер, врач, медсестра и санитарка плакали о нем, как о родном.
Где похоронен Шашалевич, неизвестно. Погиб и его брат, Андрей Мрый.
Послесловие
1956 год. Реабилитированный Сергей Граховский работает в радиокомитете. Однажды в редакцию зашла тихая седая женщина с обветренным лицом.
«Неужели так изменилась?»
Оказалось — Вера Семеновна, вдова Василя Шашалевича. Ей удалось выжить и спасти сына Генриха. Живут в деревне Волма Дзержинского района.
Вера везде искала мужа. Только недавно ей сообщили, что он умер. Граховский не решился рассказывать подробности… Зато отвел в Дом писателей и добился, чтобы вдове выписали компенсацию за смерть реабилитированного супруга — тысячу рублей. В кассе такой суммы не оказалось, пообещали выслать по почте.
Известно, что в деревне новости не утаишь. Вскоре по домам пошел слух — Шашалевичиха получила из Минска огромные деньги! Чуть ли не шесть тысяч!
Пьяница Михаил Крылович, у которого вдова снимала квартиру, услышав о таком, одурел. Трудодень оценивался в 10 — 15 копеек. И когда Вера управлялась у печи, хозяин квартиры засек ее топором. С одного удара. Вот только вместо денег нашел новенькую сберегательную книжку.
Протрезвев и поняв, что натворил, убийца ушел в хлев и повесился.
Сын Генрих, отслужив в армии, перебрался к далекой родне в Минск. Сменил «подозрительное» имя на Геннадий, работал водителем троллейбуса, затем — электриком.
Советская Белоруссия № 250 (25132). Среда, 28 декабря 2016
