Плач о раненой птице
Если вам в каком–нибудь архиве удастся найти номер газеты «Савецкая Беларусь» за 11 октября 1926 года, вы прочтете там удивительный рассказ, скорее, стихотворение в прозе «Восень i радасць»:
«З яшчэ нядаўнiх часоў свайго маленства я памятую хмурную восень. Плакалi вятры ў туманных лагчынах i разносiлi на вiльготнай зямлi глыбокiя зыкi родных лясоў ды вострыя ценi высахшых меж.
I хмары хадзiлi,
i сонца свяцiла,
i пад золатам халоднай ясноты цiха ляжала ралля.
Кружылiся вароны па ветры, з–пад бараны мае клявалi зерня i крычалi, — так неяк крычалi, —
што пачало мне здавацца:
цi не адчулi гэта яны сваю мяжу жыцця i смерцi,
бо iшла зiма».
Автор, молодой писатель Кузьма Чорный, обозначил жанр своего произведения «Настроi». И действительно, это очень пронзительный текст, за которым чувствуется какая–то личная история…
Какая же?
Бедная семья пашет поле. Вдруг желтая птица, украшавшая своим пением мрачный день, ударилась о ржавую проволоку, натянутую на подгнивших столбах. Раненую птицу подбирает младший брат рассказчика, «хлапчына малы, з рассечаным некалi тварам у бясконцай рабоце».
«I тады з другога загона прыйшла жанчына.
Твар у яе быў жоўты i вялы ад жыцця, мерзлi ёй ад асенняй зямлi босыя ногi, хавала яна рукi ў рукавы халоднай адзежы
i ўсё стаяла,
i ўсё маўчала,
i ўсё глядзела на птушку ды на сына–хлапчыну.
i раптам пацяклi па яе
слаўным,
незабываемым,
дарагiм,
нiколi i нiкiм не намалёваным,
нявыказаным
твары — пякучыя слёзы.
Слёзы маткi».
Кузьма Чорный, он же — Микола Романовский, в своих произведениях обычно использовал реальные истории семьи или односельчан из Тимковичей.
Об истории создания рассказа «Восень i радасць» осталось свидетельство сестер Кузьмы Чорного. Там, в Тимковичах, младший брат писателя Михась сеял жито и нашел подбитую птичку. Принес домой. Мать Глицера Михайловна тогда тяжело болела. Птицу положили на окно, Глицера Михайловна смотрела на ее муки и плакала.
«Гэта ж плача яна не над птушкай. Гэта ж бунт вялiкi паднялi ў ёй пачуццi».
Писатель нежно любил свою мать, которая помогла ему получить образование. Биограф Кузьмы Чорного Степан Александрович описывает ситуацию так:
«Мацi хварэла даўно. Яна часта гаварыла:
— Мяне згубiла тая абора лапацiцкая. Пакуль падоiш кароў зiмою, дык закарчанеюць рукi i ногi, а спiны не разагнуць — адтуль прывезла сухоты…
Цяпер мацi зусiм занемагла. Яна неяк адразу асунулася з твару, пастарэла, але нi аднаго слова скаргi ад яе нiхто не чуў».
Зима 1920 — 1921 гг. Разруха. Лекарств нет. Микола ходил и в Копыль, и в Слуцк, пытаясь что–то достать, передавал заказы в Минск. Наконец, кто–то сказал, что хорошие лекарства можно найти в Несвиже. А Несвиж в то лихое время оказался за границей. На счастье, ее охрану еще толком не наладили, и Миколе удалось перейти на ту сторону. Но принесенные с риском для жизни лекарства не помогли.
В рассказе герой восклицает:
«I раптам ускiнецца бунт неспакойных пачуццяў:
— Гэта ж тры аршыны пяску ляжыць на грудзях той вялiкай жанчыны, што некалi, увосень, плакала аб усiм —
над раненай птушкай,
на халоднай раллi…»
Мать стала для писателя воплощением и несправедливости жизни, и ее мудрости… Давайте посмотрим на дату написания «Восенi i радасцi»: 9 октября 1925 г. Глицеры Михайловны Романовской уже четыре года нет в живых. А у ее сына Миколы, взявшего себе псевдоним Кузьма Чорны, в этом году вышло сразу две книги. Он учится в университете, входит в объединение «Маладняк». И в этом же году вынужден оставить учебу: обостряется процесс в легких. Та же болезнь, которая убила мать.
Но времена другие, подающего надежды белорусского писателя посылают на лечение в Крым. Лечение помогает. Кузьма Чорный вернулся в Беларусь и погрузился в бурную литературную жизнь. Однако пережитое не могло не всколыхнуть воспоминания о матери. Запомнившийся мощный образ: больная женщина смотрит на раненую птицу на подоконнике и плачет.
Заканчивается рассказ такими поэтическими строками:
«Восень.
Вечар.
I цiш.
Шырыцца мелодыя.
На дварэ,
За акном,
Падаюць лiсты».
В первом варианте рассказа после слов «Шырыцца мелодыя» стояло «Расце мая радасць». Логика, почему кто–то убрал эту строку, понятна. Какая уж тут радость, если речь о мучениях бедноты и смерти героини. Но логика автора выше. С одной стороны — это аллюзия на революцию, что уничтожила мир слез. С другой стороны — экзистенциальное утверждение того, что тонка грань между жизнью и смертью, горем и радостью.
«Хутчэй жа выплаквайце свае апошнiя слёзы, каб нават i след iх не схмурыў новай радасцi —
што расце,
што ўзнялася,
што ўжо красаваць пачынае…»