«И было в лето от Р. X. 1920–е из Тифлиса явление. Молодой человек, весь поломанный и развинченный, со старушечьим морщинистым лицом, приехал и отрекомендовался: дебошир в поэзии. Привез маленькую книжечку, похожую на прейскурант вин. В книжечке — его стихи.
Ландыш. Рифма: гадыш.
С ума сойду я, вот что!»Это я читаю «Записки на манжетах» Михаила Булгакова. Произведение странное, автобиографическое, но с некоей фантасмагорией — эпоха была такая… А вот — фото реальной записки Булгакова на манжете от 19 сентября 1922 года. Засаленная ткань, три петлицы, неровные строчки карандашом…

При взгляде на манжету Булгакова я вспомнила коллекцию необычных рукописей из Государственного литературного музея Янки Купалы. Наш классик тоже не любил стандартный материал для записей. Писал на узких длинных листах бумаги, для чего обычные листы разрезал или разбивал их на три колонки. Есть в фондах разорванная упаковка от пачки сигарет «Ява» — на ней Купала набросал строки антифашистского стихотворения «Дзевяць асiнавых колляў». На упаковке от сигарет «Эмир» — тоже несколько строчек, которые до сих пор не могут прочитать. Писал ли на манжетах? Не знаю. Что костюмы и белые рубашки носил — это совершенно точно. Образ поэта в свитке и лаптях, создававшийся советскими идеологами, довольно далек от истины. Иван Доминикович Луцевич был франтом, шляпы, галстуки, тросточки… Может, и записи на манжетах где–то остались?

Впрочем, сходные черты между Михаилом Булгаковым и Янкой Купалой журналисты и литературоведы недавно активно подмечали. Поскольку в музее Янки Купалы гостила выставка «Булгакаў — з’ява незаконная», привезенная Литературно–мемориальным музеем Михаила Булгакова, что в доме № 13 на Андреевском спуске Киева. Личные вещи, рукописи, фотографии…

Вряд ли русский и белорусский классики встречались. Но оба умерли в неродной им Москве. Булгаков — в 1940–м, тоскуя о Киеве, где родился. Купала — в 1942–м, тоскуя о родной Беларуси. Оба стали жертвами системы.

«Ходит какой–то между столами. В сером френче и чудовищном галифе. Вонзается в группы, и те разваливаются. Как миноноска, режет воду. На кого ни глянет — все бледнеют. Глаза под стол лезут».

Так пишет Булгаков в «Записках на манжетах» о своем опыте работы заведующим литературной частью. Сколько было встреч с такими проницательными товарищами и у Купалы, и у Булгакова…

А еще после обоих классиков остались верные жены, посвятившие себя сохранению наследия гениальных мужей. Елена Шидловская, третья жена Булгакова, стала прототипом Маргариты. Именно ей Булгаков диктовал свой роман, именно она сберегла рукопись. Владислава Францевна Луцевич инициировала создание музея Янки Купалы и была его первым директором, а уж как сражалась за память мужа!

И мистику любили. У Михаила Булгакова летит над уснувшим городом призрачная кавалькада, среди всадников — спасенный Мастер. У Купалы — выходит на курган призрак Гусляра…

«Только через страдание приходит истина… Это верно, будьте покойны! Но за знание истины ни денег не платят, ни пайка не дают. Печально, но факт».

Это тоже из «Записок на манжетах».

У Янки Купалы о том же — стихотворение «Прарок»:

А людзi, глянуўшы на сонца,
Адказ казалi грамадой:
— Па колькi ж нам дасi чырвонцаў,
Калi мы пойдзем за табой?

Среди вещей Булгакова есть альбом, куда он вклеивал отзывы на себя. Так вот, из трехсот отзывов только один — благожелательный.

Купалу тоже песочили за неправильные взгляды, заставляли каяться. Даже Демьяна Бедного подключили, на заказ написавшего лихую частушку:

Изменил поэт народу.
Заплясал панам в угоду.
Янки посвист соловьиный
Превратился в шип змеиный…

Да уж. Стоило вместо «Я — мужык беларус, пан сахi i касы» написать «Паўстань з народу нашага, прарок…»

Кстати, Демьян Бедный стал одним из прототипов образа пролетарского поэта Ивана Бездомного в романе «Мастер и Маргарита».

Не знаю, прототипом какого героя стал бы Купала, будь Булгаков с ним хорошо знаком. Все же, думаю, опознал бы в белорусском поэте Мастера.

cultura@sb.by

Полная перепечатка текста и фотографий запрещена. Частичное цитирование разрешено при наличии гиперссылки.