После расстрела поэта Юлия Тавбина в печать вышли его переводы с английского

В архивном фонде Луки Бенде, «прославившегося» одиозными рецензиями и нападками на «врагов народа», хранится скромная тетрадка, на потертой обложке которой значится: «Ю.А.Таўбiн. Лiрыка. Эпас. Выбраныя вершы 1928 — 32 г.».

Бенде охотно прибирал к рукам целые библиотеки арестованных поэтов, иногда имея непосредственное отношение к их участи. Зато если многие конфискованные рукописи уничтожались, у Бенде, который сам был частью системы, все уцелело. Ведь упомянутый сборник Тавбина, хотя на нем стоит штамп от 23 ноября 1932 года «Падпiсана ў друк», так никогда и не увидел свет.

Гамлет–большевик

Полистаем вместе пожелтевшие страницы. Впечатляют интеллект и начитанность автора. Его поэтический дар явно шире узких рамок, установленных для пролетарско–крестьянской поэзии. Открывается стихотворением, посвященным неизвестному учителю поэта:

«Мой добры, мой даўнi мэнтар.

Настаўнiк мае хады —

Вечар з глухiм акцэнтам,

Вечар сiняй вады…»

 

Автор в духе молодых нонконформистов объявляет, что идет отныне своим путем. Но к кому обращено стихотворение? Слышала интересную версию, связанную со строками:

«Няхай вымаўленне дзiкае

Тваё дзiвiла натоўп,

А ты выпраўляў мне дыкцыю,

i ты задаваў мне тон».

Вдруг это Янка Купала, которого современники критиковали за невыразительное чтение?

В строках и экспрессия («Мой высокi i пахмурны дом выглядаў шкiлетам абгладаным»), и революционная романтика:

«Гамлет можа быць Гамлетам. Цяпер бы, мыслю,

ён быў бы таксама — за бальшавiкоў».

Критик Кабаков в разгромной рецензии на первый сборник Юлия Тавбина «Агнi» заметил: «Паэт, член пролетарскай органiзацыi пiсьменнiкаў, дае мотто (эпиграф. — Л.Р.) да сваёй кнiжкi вытрымку з заядлага беларускага контррэволюцыянера паэта Ул.Дубоўкi… Па–другое, ва ўсей кнiжцы мы не знайшлi нiводнага слова, дзе гаварылася–б аб партыi, аб рабочам класе, якi будуе сацыялiзм…»

Бланк к неизданной книге Юлия Тавбина «Лірыка. Эпас».

Что поделать, если в мире Тавбина «Устае барадаты, ускудлачаны Гайнэ, i хворым юнацтвам чаруе», если автор был не ремесленником, а поэтом?

Один из «Мстиславцев»

А взялся он такой из семьи еврея–аптекаря, переехавшего в Мстиславль после гражданской войны. Юный Юлий еще в школе начал печататься. А в 16 лет осмелился обратиться к Якубу Коласу со стихотворным поздравлением по случаю присвоения звания народного поэта: «Прывiтаньне ж табе маладняцкае ад дзяцей тваiх–арлянят!»

Когда Юлий стал студентом Мстиславского педтехникума, у него появляются друзья — Аркадий Кулешов и Змитрок Астапенко, талантливые, вдохновенные. Троица объединяется в творческую группу «Мсцiслаўцы». Входят в «Маладняк», активно печатаются, выступают. Вот каким увидел нашего героя Сергей Граховский: «Сярод пiсьменьнiкаў Таўбiн быў адметны ад усiх: зрэнкi аксамiтна–чорных вачэй, здавалася, бачаць навылёт, выразныя тоўстыя губы нечым нагадвалi Пушкiна, у свае дзевятнаццаць гадоў ён хадзiў трошкi сагнуты, нiбы толькi ўстаў з–за стала».

В начале 1927 года в «Маладняке» прошла перерегистрация, от неугодных избавились. В том числе от Змитрока Астапенко, Петруся Бровки, Кастуся Губаревича и Юлия Тавбина. Говорят, Юлий, пребывавший в своем поэтическом мире, не особенно огорчился. Когда в 1929–м со сворачиванием белорусизации Мстиславский педтехникум закрыли, троица «Мсцiслаўцаў» отправляется в Минск. Вступают в БелАПП, организацию, враждующую с «Маладняком». Тавбин поступает на литературный факультет пединститута.

Понять атмосферу помогает воспоминание писателя Олега Ждана, мать которого училась в Мстиславле вместе с Астапенко, Тавбиным, Кулешовым: «И многих из них арестовали и расстреляли. Именно по этой причине, думаю, мама побаивалась и самого белорусского языка. У нас в доме звучал русский, и к моей литературной деятельности мама относилась очень настороженно».

Еще о «псыхокапаннi»

Тем не менее пик репрессий был еще впереди. А покамест Сергей Граховский говорит о Тавбине:

«Ён тады разам з Астапенкам i Куляшовым жыў у прыватным пакойчыку на вулiцы Розы Люксембург. Тры мсцiслаўцы былi амаль неразлучныя. У тыя гады вулiца Люксембург была своеасаблiвым беларускiм Парнасам: там кватаравалi Пятро Глебка, Таўбiн, Астапенка, Куляшоў, Сяргей Дарожны, Вiктар Казлоўскi, Лужанiн i цэлая чарада маладзейшых паэтаў наймала пакойчыкi i катушкi ў мiнскiх чыгуначнiкаў i рамеснiкаў за пераездам».

В тюменской ссылке. Александр Кучинский, Змитрок Поворотный, Юлий Тавбин.

А вот слова Алексея Зарицкого: «Пухлагубы Юлi Таўбiн, з выгляду заўсёды хмурнаваты, быццам трохi заспаны, быў увесь ва ўладзе паэтычнае стыхii. Ён то пiсаў свае вершы, то ў вольную хвiлiну пацiху напяваў на розных мовах чужыя, i так у старасьвецкiм доме на менскай ускраiне гучалi строфы то Купалы i Багдановiча, то Пушкiна i Мiцкевiча, то Бэранжэ i Вэрлена, то Байрана i Шэлi, то Шылера i Гайнэ…»

Да, жил на своей волне. Иногда на литературных вечерах читал стихи своего любимого Гейне в оригинале. Публика не слушала, Юлий обижался, искренне не понимая, в чем дело.

В № 2 журнала «Маладняк» 1931 г. читаем: «5 лютага 1931 г. адбыўся творчы вечар членаў БелАПП Ю.Таўбiна, З.Астапенкi i А.Куляшова. У абгаварэньнi твораў прынялi ўдзел т.т. Галавач, Лiхадзiеўскi, Барашка, Багун, Кучар, Мiкулiч, Бэндэ. Т.т., падкрэсьлiваючы значны фармальны рост Таўбiна, Астапенкi i Куляшова, рэзка крытыкавалi адставаньне iхняй поэзii ад задач рэканструкцыйнага перыоду». Тавбину в вину ставилось «псыхокапанне».

«Яго саслалi да Цюменi…»

Юлия арестовали в 1933–м. Предлог — письмо тетки, эмигрировавшей в Америку. Приговор: два года ссылки в Тюмень.

Однокурсник Юлия Тавбина, поэт Змитро Виталин, скрываясь от репрессивной системы, доживал свои дни в Одессе под фамилией Сергиевич, на родине считаясь давно погибшим. Стихотворение Виталина «Юлi Таўбiн» начинается строкой «Яго саслалi да Цюменi…»

«I от — Цюмень. Замоўк зацяты

У той сiбiрскае цiшы.

I хоць няма на вокнах кратаў —

Палеглi краты на душы…

Не чуючы жывога слова

Радзiмы–матухны сваёй

Пачаў пiсаць на рускай мове —

Дзiвосных думак сумны строй».

Режиссер тюменского театра Владимир Масс, такой же сосланный, вспоминал о Тавбине: «Когда я услышал его стихи, они меня поразили. Поразили прежде всего тем, что были отмечены печатью зрелого мастерства и безукоризненного вкуса… В этом небольшого роста, тихом, невзрачном, очень удрученном и потому печальном юноше я сразу ощутил человека очень высокой культуры, тончайшего интеллекта, редкого поэтического таланта».

 

Тавбин изучает иностранные языки, много переводит. Сочиняет исторические поэмы на русском. На рукописи одной из них, отосланной в «Октябрь», по свидетельству Максима Лужанина, была оторванная впоследствии резолюция Суркова: «Талантливо, но рыхловато». Как пишет Змитрок Виталин,

«Прынёс у друк…

Спыталi: хто вы?

Ён адказаў, як мае быць.

— Ваш верш па думцы свежы, новы,

Ды вершы трэба вам забыць…

Смяюся з выдумкi жартоўнай

(А цi жартоўнай, як сказаць?)

Што вывучаў ангельску мову,

Каб цягу ў Альбiён задаць.

Сябры яго любiлi:

— Юлька!

I ён умеў сяброў любiць.

А той, у Крамлi, пасмоктваў люльку

I думаў, як яго забiць».

Они грозят — иди назад

Настал кровавый 1937–й. Юлия Тавбина арестовали повторно и этапировали в Минск. А здесь уже готовилась акция к дню рождения комсомола. За две ночи — 29 и 30 октября 1937–го — были расстреляны несколько десятков белорусских поэтов, писателей, ученых — «врагов народа». Вместе с Тавбиным у расстрельной стены оказался его бывший однокурсник по педтехникуму писатель Зяма Пивоваров. Когда Тавбин с друзьями уехал в Минск, Зяма отправился в Ленинград. Вот — встретились…

Юлию Тавбину было 26 лет.

О судьбе расстрелянных молчали. В 1965 году одному из выживших в лагерях писателей пришло письмо из Москвы, от племянника Юлия Тавбина Марка, расспрашивавшего о судьбе дяди:

«Я его никогда не знал, так как родился в 1940 г., а мой отец Илья Таубин погиб на фронте в 1941 г. Но моя мать рассказывала мне о Юлии и говорила, что он по непроверенным известиям погиб в заключении. Убедительно прошу написать мне все о судьбе Юлия Таубина. Может быть, чудесным образом он остался жив, а я просто не знаю о его существовании, как и он о моем. Больше никого из семьи Таубиных не осталось, так как моя бабушка — мать Юлия и моего отца — была расстреляна немцами в Мстиславле в 1941 г.»

Во время случайной встречи в сентябре 1937–го в минской тюрьме Тавбин крикнул знакомому: «Маё следства закончана. Абвiнавачваннем служыць нарыс Кучара!»

Вот отрывок из того «нарыса»: «Творчасць Таўбiна, яго актыўнае iгнараванне нашай рэчаiснасцi, захапленне буржуазнай прадажнiцкай гнiлой культурай, замкненне ў кола сваiх псiхалагiчна хворых успрыманняў, рамантычнае эстэцтва — усё гэта вынiкае з нянавiсцi яго, Таўбiна, да дыктатуры пралетарыяту, да нашага сацыялiстычнага будаўнiцтва».

Уже после расстрела Тавбина его прекрасные переводы были опубликованы в «Антологии новой английской поэзии», правда, фамилию переводчика указали другую: «М.Гутнер».

Еще интересный факт: к 100–летию Тельмана его друг Рудольф Тике попросил выслать ему стихотворение «Тэдди», опубликованное в «Огоньке» в 1936–м, чтобы перевести на немецкий. Это было стихотворение Тавбина.

В тексте использованы материалы Белорусского государственного архива-музея литературы и искусства.

Советская Белоруссия № 173 (25055). Пятница, 9 сентября 2016

Людмила РУБЛЕВСКАЯ