От Всеслава Чародея до Бармалея

Для москвичей вполне реальна «нехорошая квартирка» из романа Михаила Булгакова, для лондонцев — дом Шерлока Холмса, для стокгольмцев — крыша, на которой обитал Карлсон, для веронцев — гробница Джульетты. Есть и в белорусской столице места, описанные в известных произведениях. Сегодня Минск фигурирует в литературе особенно часто, от микрорайона Шабаны в романе Альгерда Бахаревича до гимназии №13 в повести для подростков Андрея Жвалевского и Евгении Пастернак. А пока давайте обратимся к классике.

1 «Слово о полку Игореве». Немига

По старшинству десятку должно открыть «Слово о полку Игореве». Вот только главный герой, новгород–северский князь Игорь, в Минске не побывал. Зато другой герой, полоцкий князь Всеслав Чародей, описан очень живо (привожу текст в переводе Рыгора Бородулина):

Усяслаў–князь людзям чынiў суды,

Радзiў князям гарады,

А сам уночы ваўком рыскаў:

З Кiева паспяваў да пеўняў да Тмутараканя,

Хорсу вялiкаму шлях перацiнаў.

Яму ў Полацку пазвоняць ютрань рана

ў званы з святое Сафii,

А ён той звон чуе ў Кiеве.

Вещий Всеслав Чародей появляется в эпизоде о разборках между Рюриковичами и о битве на Немиге, в которой его войско было разбито вооруженными силами его двоюродных дядьев, сыновей Ярослава Мудрого.

На Нямiзе галовы сцелюць снапамi,

Харалужнымi малоцяць цапамi,

Жыццё кладуць на таку злюцела,

Веюць душу ад цела.

Река Немига ныне бежит под землей, в своем бетонном саркофаге. Но можете привести гостей к Свислочи, туда, где мост у Троицкого предместья. Где–то тут подземная полонянка вливает свои воды в главную городскую реку. И где–то здесь произошла легендарная битва и отчаянно рубился мечом князь–оборотень Всеслав Чародей.

2. Игнаций Ходзько. «Успамiны квестара». Минская Ратуша

Самый колоритный, пожалуй, литературный персонаж Минска — это Михал Володкович, любимец князя Радзивилла Пане Коханку. Он какое–то время входил в правление Минска, но был схвачен горожанами и расстрелян в подвалах ратуши за многолетнее невыносимое буянство и нападение на трибунал. О Володковиче писали Юзеф Крашевский и Генрик Жевусский, а мы с вами полистаем историческую повесть писателя XIX века Игнация Ходзько «Успамiны квестара». Старый пан Белевич, бывший придворный Володковича, вспоминает, как пан «палюбiў сабе часта напiвацца ў дугу. Тады ён станавiўся такiм вар’ятам, што трэба было альбо яму дапамагаць, альбо ўцякаць… няраз лятаў уночы, як шалёны, з голаю шабляю па палях, па балотах, па могiлках ды выклiкаў упыроў i д’яблаў на двубой…»

Сцена ареста Володковича выписана очень ярко. Пан Михал был недоволен решением минского трибунала, ставшего на сторону его врага. После целой ночи пьянства он ринулся в ратушу несмотря на то, что друзья «стрымлiвалi яго, як маглi, i за палы, i за рукi, i за пас».

«Ледзь зачынiў за сабой Валадковiч дзверы, як пачаўся там шалёны шум, потым звон шабляў, урэшце нечакана адчынiлiся дзверы i крыкнулi: «Варта! Варта!»

Мы ўбачылi нашага пана, прыпёртага да сцяны; у яго адабралi шаблю, а ён тузаўся з усiмi i стараўся дабрацца да дзвярэй…

— Крымiнал! — крычалi з усiх бакоў. Кроў цякла з рукi пана Длускага, лiдскага дэпутата, а горш за ўсё — адсечаны кавалак рукi крыцыфiксу срэбранага Пана Езуса ляжаў на стале.

Схапiў Краеўскi са сваiмi Валадковiча, але з цяжкасцю, бо гэта быў чалавек малады, моцны i рашучы… Пасек бы i жаўнераў, каб Швыкоўскi, дэпутат i слаўны асiлак, не вырваў у яго з рук шаблю. Калi ўжо яго схапiлi абвалаю i вялi цi то неслi гвалтам, дык ён рукамi ўпёрся ў дзвярах, аж вушакi зрушыў, i са злосцi пенiўся i хрыпеў, пагражаючы д’ябламi так, што вушы сохлi…»

Пан Белевич бросился к Пане Коханку, но, пока доехал, пока встревоженный князь приехал с войском, — Володковича расстреляли. Сцена расстрела дана по радзивилловской версии — в отличие от тех, кто утверждал, что буян, закованный в цепи, до последнего ругался, у Ходзько он умирает с покаянием, с внезапной грозой и тремя пулями, отскочившими от серебряного медальона с образом Богородицы…

Призрак Михала Володковича, по легенде, живет в минской Ратуше.

3. Леся Украинка. «Одержимая». Ул. Куйбышева, 10

Еще одну литературную легенду города мы найдем на углу улиц Михайловской и Широкой, в доме госпожи Нарейко, — сегодня на том месте стоит дом по адресу: ул. Куйбышева, 10. В 1901 году сюда приехала украинская поэтесса Леся Украинка ухаживать за смертельно больным Сергеем Мержинским. Для обывателей Сергей был скромным служащим Либаво–Роменской железной дороги, Леся знала, что он — известный революционер и журналист. Оба были больны чахоткой и познакомились в Крыму. Леся страстно любила Сергея, тот относился к ней, как к другу. Два месяца — с 7 января по 5 марта, пока любимый не умер на ее руках, — Леся не отходила от его кровати… И писала под его диктовку письма сопернице. В ночь с 18 на 19 февраля, когда Мержинский уже не мог говорить, Леся сочинила поэму «Одержимая». Это поэма–крик, поэма–боль, героиня которой Мириам становится свидетельницей страстей Христовых. Мириам так преданно любит Господа, что готова проклясть весь мир и отказаться от собственного спасения, лишь бы избавить Его от мук.

Он умер, преданный землей и небом,

Он, вечно одинокий. А теперь

Сижу я здесь: я, вечно одинока,

Напрасно слезы лью и проклинаю

Все то, что он любил, и с каждым словом

Все меньше уповаю на спасенье.

И вечно, вечно буду одинокой,

Здесь, на земле, и там, на небе. Да!

Дремучая тоска вовек не сгинет,

И грустью будет сердце жечь вовек.

Сергей Мержинский был похоронен на Строжевском кладбище, впоследствии уничтоженном, возле церкви Марии Магдалины. На доме по Куйбышева, 10 висит мемориальная доска.

4. Якуб Колас. «На ростанях». Пищаловский замок

Якуб Колас в Минске прожил долгие годы, здесь есть его дом–музей… А вот герой его автобиографической трилогии «На ростанях» Андрей Лобанович близко познакомился с нашим городом с неприглядной стороны. Его, как участника нелегального учительского съезда, в 1908–м приговорили к трем годам заключения в знаменитом Пищаловском замке. За 200 лет из этой «белорусской Бастилии» удалось бежать только одному узнику — Феликсу Дзержинскому.

«Высоченные железные ворота снизу метра на два с половиной были сделаны из сплошного железа, а дальше шли толстые металлические штакетины с узкими просветами. Они отгораживали здание острога и контору от внешнего мира.

…Мрачный острог тускло освещался керосиновыми лампочками, от этого окна казались слепыми. На железных прутьях висели торбы, сумочки с арестантским скарбом. Мелькали в окнах и лица обитателей этого жуткого дома, однако казалось, будто это снуют не люди, а их тени».

Якуб Колас описывал и развлечения заключенных. Интеллигенты из народа учили латынь и математику, лепили из хлеба, играли в шахматы, а еще «находясь в одной камере, они начали писать друг другу письма, словно их разделяли целые сотни верст». Однажды Лобанович летом в жаркий день увидел: падает снег! Это цвели тополя. И он написал другу: «Дарагi Сымоне! Я пакажу табе цiкавую з’яву. У ясны летнi дзень ты ўбачыш, як у паветры кружацца сняжынкi. Упаўшы дзе–небудзь каля сцяны на зямлю, яны не растаюць на гарачым сонцы… Моцна абнiмаю цябе, цалую. Мой адрас: 7–я камера. Паштовая скрынка — чамаданчык пад нарамi».

Попасть в Пищаловский замок, построенный в 1825 году на горе в Романовском предместье архитектором Казимиром Хрщановичем по заказу помещика Рудольфа Пищалло, вы не сможете, ибо он и теперь используется по прямому назначению. Но живописные башни «белорусской Бастилии», находящейся на улице Володарского (одна в 2008 году обрушилась), видны хорошо.

5. Владимир Короткевич. «Чорны замак Альшанскi». Сторожевский рынок

Герой романа историк Антон Космич со вкусом описывает свой дом с «подъездом холостяков», в котором живет, кстати, и злой гений, психиатр Лыгановский, он же — последний князь Ольшанский. Отмечает, что неподалеку Сторожевский рынок, на котором продавали всякую живность.

«Нават мне немагчыма ўседзець на месцы кожную нядзелю, калi цераз тракт ад майго дома адкрываецца рынак худобы: конi, каровы, свiннi, залатыя рыбкi, авечкi, галубы, трусы, лясное звяр’ё, птушкi, сабакi i ўсё жывое…

Да таго як агарадзiлi квартал — дзядзькi з вазамi стаялi сабе на тратуарах, а здаравушчыя мацёры, адвалiўшы саскi, ляжалi, мiлыя, на газоне.

Аднойчы мой сябар Алесь Гудас (а ён жыве на першым паверсе) у нядзелю сядзеў за пiсьмовым сталом, а проста пад акном яго кабiнета спынiўся воз. Дзядзькi нешта прадалi i вырашылi замачыць куплю–продаж. З рыльца. Убачылi яго i пачалi круцiць пальцамi каля лоба. I сапраўды, дурань нямочаны: людзi весялiцца збiраюцца, нядзеля, а ён працуе. Алесь пакруцiў пальцам у адказ, прынёс i падаў iм у акно шклянку. Тады яны першую налiлi яму. Жонка пасля ледзь з глузду не з’ехала: адкуль выпiўшы? У хатнiх туфлях, не выходзiў, у хаце анi кроплi спiртнога, а ён глядзiць i не дужа разумна ўсмiхаецца».

Эпизод имеет точные адреса и реальных прототипов. Сторожевский рынок находился между улицей Червякова и Старовиленским трактом, сейчас там мемориальный комплекс жертвам Первой мировой войны. Владимир Короткевич жил по адресу — Веры Хоружей, 48, а его друг, известный историк и писатель Адам Мальдис, — в доме через улицу, на Червякова, 18. Алесь Гудас — это и есть Адам Иосифович Мальдис, и история с угощением через окно произошла реально.

6. Иван Шамякин. «Гандлярка i паэт». Комаровка

История любви минской торговки Ольги Ленович и выкупленного ею из плена красноармейца, интеллигентного юноши Алеся, увлекает до сих пор.

Комаровка — это был не только рынок, но и городской район со своим укладом.

«Дом Ляновiчаў у цiхiм завулку, вельмi гразным вясной i ўвосень, знешне не выглядаў лепшым за iншыя дамы раёна даўняй прыватнай забудовы — звычайны камароўскi драўляны дом яшчэ бадай вясковага стылю. Але ў доме было поўна… Пры доме быў добры гарод, сотак дваццаць. Камароўскiя гароды ўвогуле славiлiся не толькi да вайны, але доўгi час i пасля вайны ўжо, пакуль замест драўляных хацiн не пачалi вырастаць шматпавярховыя камянiцы — новы горад».

Вот как описывается хозяйство матери Ольги:

«Гаспадарку цётка Хрысця вяла на ўзроўнi вышэйшых агранамiчных дасягненняў. Мала хто ў той час меў цяплiцы, а ў яе былi. Самыя раннiя радыска i салата на рынку з’яўлялiся на пастаянным прылаўку Ляновiчыхi, i пакупнiкi ў яе былi пастаянныя, сам Якуб Колас купляў, чым яна часта хвалiлася».

Впечатляют в романе и те страницы, в которых описывается начало немецкой оккупации, когда было место не только подвигам, но и растерянности, и мародерству.

«Пачалося з таго, што хлапчукi крыкнулi на ўсю вулiцу:

— На Камароўцы лаўкi грабяць! — i пабеглi туды, на рынак, за iмi сыпанулi дарослыя….

Безумоўна, пасля такога паведамлення Вольга не магла ўседзець дома. Занесла малую да суседкi, кульгавай цёткi Марылi, i кiнулася туды ж, на рыначную плошчу, якую абкружылi розныя крамкi, ларкi, латкi — «торговые точки», як iх называлi. Але да таго, як яна прыбегла, усё ўжо разрабавалi, давяршаўся разгром крамы жалезных тавараў».

Любовь к поэту преобразила Ольгу, превратив из практичной мещанки в отважную подпольщицу.

Кстати, говорят, что прототипом героини послужила реальная комаровская торговка Ольга, бывшая подпольщица, которую приметил на базаре Иван Шамякин.

7. Артур Конан Дойл. «Приключения бригадира Жерара». Площадь Свободы

Еще один литературный персонаж, побывавший в Минске, родился под пером «отца» Шерлока Холмса. Есть у Конан Дойла магистральный персонаж — бригадир Жерар, воевавший в войске Наполеона. Шестая глава «Приключений бригадира Жерара» так и называется: «Как бригадир побывал в Минске».

Маршал дает бравому вояке задание:

— Вот здесь, к югу от нас, — сказал он, — город Минск. Русский перебежчик сообщил, что в городской ратуше хранятся большие запасы зерна. Берите людей, сколько считаете нужным, отправляйтесь в Минск, захватите зерно, погрузите его на повозки, какие найдете в городе, и присоединитесь к нам на Смоленской дороге.

Жерар отправился в путь. «На горизонте виднелся большой город, над которым во множестве сверкали купола церквей. Видимо, это и был Минск». У домика на окраине французы перехватили капитана гродненских драгун Алексиса Баракова, «смуглого красавца с орлиными глазами». У него отобрали секретную депешу, но никто в отряде не смог ее перевести. Попросили это сделать дочь священника из местной деревни. Красавица Софи согласилась с условием, что освободят пленного. Согласно ее переводу, в записке говорилось, что если французы придут в Минск, все погибло. Обрадованный Жерар повел отряд в наступление.

«Когда солнце уже начало клониться к западу, мы очутились на широкой главной улице и поскакали по ней под крики мужиков и визг испуганных женщин, пока не оказались перед ратушей».

И тут, на площади, французов ждала засада.

Правда, пленного Жерара впоследствии освободил тот молодой офицер Алексис, которого бригадир отпустил по просьбе красавицы Софи. Последняя, как сами понимаете, была в сговоре с соотечественником.

8. Винцент Дунин–Марцинкевич. Поэма «Вечарнiцы». Низкий рынок

Один из самых известных минчан — Винцент Дунин–Марцинкевич. Его дом находился на берегу Свислочи, там, где сейчас служебные помещения Национального выставочного центра. Естественно, в его творчестве много городских реалий. Как, например, в поэме «Вечарнiцы», где рассказчик — дед Ананий — рассказывает о Низком рынке, где «лакацей пропасць! Не раз палкнеш слiнку!», то бишь много лотков и лавок. Рынок возник возле Минского замка (от которого, увы, не осталось следа), там, где сейчас Торговая набережная, по правому берегу Свислочи. Площадь Низкого рынка впоследствии стала площадью 8 Марта, сейчас прямо под тем местом станция метро «Немига».

Итак, были в Минске «некалькi паноў — добрых iлгуноў». Один звался пан Лисовский, другой — пан Гриневский, третий — ксендз Шишковский, четвертого пана называли Котом, пятый — Кобылевский, король лгунов. Приехал дед Ананий на Низкий рынок и видит: его знакомец Змитер с лошицкой дороги продает петуха.

«Тут пан Кабылеўскi к Змiтру падышоў;

«Што хочаш, дзiцятка, за зайца, — пытае,

Гдзе ты шарачка такога знайшоў?»

Натурально, Змитер начал уверять, что продает не зайца, а петуха. Затем к жертве розыгрыша подошел пан Лисовский, который тоже стал прицениваться к «зайцу», затем — третий шутник. Окончательно бедняга Змитер сломался на ксендзе Шишковском:

Шапку знiмае, каленi абняў

Дый так жаласна рэч сваю начаў:

«Даруй, вяльможны ксёнжа–дабрадзею!

Што папытацца цябе я пасмею:

Скажы — чы гэта пявун, чы шарак?»

А ксёндз кажа: «Ды так, дзеткi, так».

И Змитер начал уверенно продавать… зайца. Следующие покупатели, однако, избили «вруна» и чуть не сдали в полицию.

9. Янка Купала. «Тутэйшыя». Ул. Революционная

В Минске происходят события пьесы Янки Купалы «Тутэйшыя». Микита Зносак, коллежский регистратор, воплощает приспособленчество, пытаяcь угодить любой власти, которые сменялись в Минске в 1918 — 1920 годах несколько раз. Место второго действия пьесы обозначено так: «Кусок Катэдральнага пляца, называнага iначай мянчанамi «Брахалка», — блiжэй ад Койданаўскай вулiцы, з вiдам насупроць — вежа з гадзiннiкам. Па пляцы колькi дрэў без лiсцяў, некалькi садовых лавак…. Йграе наперамену лера i шарманка».

Здесь горожане продавали свои пожитки. Мать Микиты Зносака — бусы и дамский несессер, сам Микита — немецкие марки, да только спроса нет — ведь немцы из города отступают. Здесь же положительный герой Янка Здольник произносит речь для любимой девушки.

«Зiрнi, Аленка, на Менск! Тут калiсь, — як сказана ў нашай песнi аб паходзе Iгара, — продкаў нашых галовы снапамi на таку слалiся, душу iм ад цела веялi, а чырвоныя берагi Нямiгi не зернем былi пасеяныя, а касцямi гэных жа продкаў нашых. З гэтага бачым, што яны за нешта змагалiся, каб пад сценамi роднага гнязда косцi свае пасеялi… А ўмiралi, вiдаць, са славай, бо ў песнi iхняе ўмiранне засталося вечна жыць. А цi ж увекавечыць песня змаганне i ўмiранне патомкаў? Не! Бо мы змагаемся i ўмiраем за чужое».

Заканчивается действие тем, что у Микиты Зносака оборванец с «Брехалки» крадет портмоне с немецкими марками. Находилась та «Брехалка» на месте сквера, в районе нынешней площади Свободы до начала Республиканской улицы.

10. Корней Чуковский. «Бармалей». Ул. Энгельса

Представьте себе, есть версия, что из Минска родом и страшный разбойник Бармалей! Более того, именно здесь находилась Африка.

22 апреля 1912 года в квартире минского хирурга и титулярного советника Якова Шабада в доме № 16 по улице Губернаторской появился высокий худой молодой человек, оказавшийся поэтом Корнеем Чуковским, приехавшим в город читать лекцию. Молодого человека прислал брат минского хирурга, доктор из Вильно Цемах Шабад. Именно он послужил прототипом доктора Айболита.

Но и Яков Шабад в Минске начала прошлого века пользовался доброй славой. Когда его вызвали к больному ребенку, гость загорелся сопроводить хозяина и спросил, далеко ли больница. «Неподалеку, в Африке», — ответил доктор.

Оказывается, в то время участок между улицами Петропавловской и Губернаторской называли «Африкой». Место дикое, с пустырем, работяги грязные живут, криминальный район, короче. По другой версии, здесь, на пустыре возле Нижней Ляховки, находился передвижной зверинец, вот и… «В Африке акулы, в Африке гориллы, в Африке большие злые крокодилы».

Чуковский посетил вместе с доктором Шабадом «африканскую» больницу. И если поэма о добром докторе Айболите появилась в 1929 году, то о злом разбойнике из Африки Бармалее — четырьмя годами ранее. И уж, конечно, не обошлось здесь без минских аллюзий.

Сегодня от района сохранились несколько зданий из темного кирпича чуть ниже ТЮЗа по улице Энгельса и корпуса 3–й городской больницы на Ленина.

rubleuskaja@sb.by

P.S. Кстати, весь маршрут, по свидетельству фотографов, уложился в 8,5 км!

Фото Александра РУЖЕЧКА.

Советская Белоруссия №218 (24599). Суббота, 15 ноября 2014.

З
Людмила РУБЛЕВСКАЯ