Автор первой пьесы о Скорине – поэт-геолог Михайла Громыко

Михал Казимир Радзивилл Рыбонька… Откуда прозвище? Любимое выражение у князя такое было — «рыбонька». Так обращался к прекрасным дамам, коих был большой любитель, к приятелям. Рыбонька был ординатом несвижским, воеводой виленским, великим гетманом литовским и многие иные должности занимал. Чем действительно отличился — так это отстроил Несвиж, превратив разрушенную в 1706 году шведами запущенную усадьбу в белорусский Версаль.
А еще чем узнаваем для нас — так это тем, что был… мужем своей жены. А именно Уршули Радзивилл, женщины–драматурга, стоявшей у истоков белорусского театра. Говорят, именно для вразумления своего любвеобильного супруга Уршуля и писала нравоучительные пьесы о верности в любви.
Дядя Дунина-Марцинкевича был митрополитом, поэтом и фабрикантом
Можно составить целую библиотеку из пропавших книг белорусской культуры. Там окажется и продолжение «Каласоў пад сярпом тваiм» Владимира Короткевича, и белорусскоязычные стихи Адама Мицкевича. Пополнила бы ту библиотеку и грамматика белорусского языка, составленная два века назад архиепископом Станиславом Богушем–Сестренцевичем. Точнее, книга называлась грамматикой языка литовского, и мнения ученых разделились: Адам Мальдис и Геннадий Кахановский верили, что под «литовским» имелся в виду белорусский, а языковед Сергей Запрудский утверждает, что автор подразумевал именно литовский язык в современном понятии. Убедиться невозможно, поскольку рукопись пропала. Да и была ли? Зато персонаж в нашей истории есть, и весьма любопытный.
Тинейджер на похоронах
«Цi пяюць у вас, Гануля, гэту песню?»
Помните, как герой повести «Дзiкае паляванне караля Стаха» Андрей Белорецкий боялся назваться фольклористом, потому что его при этом принимали в белорусской деревне конца девятнадцатого века за мазурика? Среди тех, кто, как вымышленный Андрей Белорецкий, искал и хранил сокровища народной мудрости, был и реальный уроженец Могилева фольклорист Павел Шейн, родившийся 190 лет назад. С его брошюрки, призывающей собирать фольклор и инструктирующей, как это делать, начался путь в науку для многих известных людей. Шейну присылали собранные песни, сказки, пословицы, легенды отец Максима Богдановича Адам Егорович, будущий академик Евфимий Карский, классик белорусской литературы Янка Лучина… Кем же был человек, пробудивший целое поколение исследователей?
Вундеркинд из Могилева
Людміла Рублеўская, Віталь Скалабан
ЛЮДВІКА І ФАБІЯН
п”еса-дакумент
После расстрела поэта Юлия Тавбина в печать вышли его переводы с английского
В архивном фонде Луки Бенде, «прославившегося» одиозными рецензиями и нападками на «врагов народа», хранится скромная тетрадка, на потертой обложке которой значится: «Ю.А.Таўбiн. Лiрыка. Эпас. Выбраныя вершы 1928 — 32 г.».
Бенде охотно прибирал к рукам целые библиотеки арестованных поэтов, иногда имея непосредственное отношение к их участи. Зато если многие конфискованные рукописи уничтожались, у Бенде, который сам был частью системы, все уцелело. Ведь упомянутый сборник Тавбина, хотя на нем стоит штамп от 23 ноября 1932 года «Падпiсана ў друк», так никогда и не увидел свет.
Гамлет–большевик
Полистаем вместе пожелтевшие страницы. Впечатляют интеллект и начитанность автора. Его поэтический дар явно шире узких рамок, установленных для пролетарско–крестьянской поэзии. Открывается стихотворением, посвященным неизвестному учителю поэта:
«Мой добры, мой даўнi мэнтар.
Настаўнiк мае хады —
Вечар з глухiм акцэнтам,
Вечар сiняй вады…»
«Ён памалу звыкся з тоўстымi сценамi, з цэмантовым памостам, з моцнымi кратамi, з жалезнымi дзвярмi, з дзесяцьмi мiнутамi шпацэру ў круг па двары вастрогу, з дрэннай стравай i г.д. Жыццё не кацiлася, а пхнулася, але жыць прыходзiцца, i нiякiя абставiны не могуць яго стрымаць, пакуль у сэрцы б’ецца кроў».
Это отрывок из дебютного рассказа «Гiсторыя аднае смерцi» журнала «Студэнцкая думка» 1924 года, подписанный скриптонимом «П.С–к». Под ним скрывался девятнадцатилетний паренек из Скиделя Петр Севрук.
Княгиня Огинская могла свернуть в трубку серебряное блюдо
Как бы вы себя почувствовали, если бы ваша соседка за столом, не прерывая светской беседы, взяла серебряное блюдо и между делом аккуратно скатала в рулон? Наверное, неуютно. Возможно, даже больше никогда не попросились бы в этот дом.
Но если на дворе конец XVIII века, вы живете в Гродно и мечтаете о высшем обществе — вам никак не обойти салон княгини Александры Огиньской, урожденной Чарторыйской. Весь цвет Речи Посполитой — там! Так что придется смириться с тем, что хозяйка, влиятельная политическая интриганка, может невзначай согнуть в ладони монету, съесть 60 куриных яиц в один присест ну и, если придется, птицу в полете подстрелить.
Итак, знакомьтесь: грозная Александра Юзефа из Чарторыйских.
Дворец Огиньских в Слониме
А всего этого могло бы и не быть.