Околонаучный спор
Злополучная командировка профессора Карского
Помните, как профессор Преображенский в романе Булгакова «Собачье сердце» пытается объяснить пришедшей жилкомиссии во главе с товарищем Швондером, почему он не может обедать в библиотеке, а принимать пациентов в гостиной? В подобной ситуации в послереволюционные годы оказались многие «старые спецы». В двадцатые годы, как оказалось, без кое–каких «осколков царского режима», с наработанным опытом и мировым авторитетом, не обойтись. Судьба этих «осколков» складывалась по–разному. Кое–кто был–таки «уплотнен», перевоспитан либо, как особо упорствующий, сослан в такие места, где перевоспитание шло более быстрыми, как течение северных рек, темпами. Но некоторые продолжали заниматься делом своей жизни.
В декабре 1925 года АН СССР возбудила перед Управлением делами Совнаркома СССР вопрос о «командировании академика Е.Ф.Карского в славянские земли сроком с 15 мая по 1 сентября 1926 года». Аргументировалось это тем, что Карскому как директору Музея антропологии и этнографии «необходимо ознакомиться со славянскими этнографическими музеями в целях возможного обмена коллекциями между названными музеями и музеями СССР… Командировка «в славянские земли» академика Е.Ф.Карского, одного из наиболее известных славистов, к авторитетному голосу которого будут прислушиваться с особым вниманием, представляется Академии наук делом большой важности…»
Нужно сказать, что к этому времени поездки советских ученых за границу были довольно проблематичными. Возникали трудности с визами, не везде хотели видеть представителей СССР. Но Карский пользовался таким авторитетом, что ему удавалось попасть туда, куда другого бы не пустили. Он посетил Чехословакию, Польшу и Югославию. Вернувшись, написал «Отчет о научной командировке в славянские земли в 1926 г.», который был издан на правах рукописи в количестве 50 экземпляров в приложении к протоколу Общего собрания Академии наук и роздан автором ученым–славистам для ознакомления.
Понятно, что по крайней мере один экземпляр попал «не в те» руки… 27 апреля в минской «Звяздзе» появляется статья «Летний вояж академика Е.Ф.Карского» за подписью редактора Ив.Осьмова. Он подробно разбирает отчет профессора, обвиняя того в шовинизме, черносотенстве и разбазаривании народных средств. Например, Карский называет Львов «старым русским городом». Автор статьи замечает: «А что, если бы почтенный академик продолжил свое путешествие несколько на юг и восток, скажем, посетил Константинополь, не записал ли бы он тогда в своем отчете примерно так: «старый русский город Царьград, расположенный на живописных берегах Босфора, является»… и т.д.» Особенно ошибся профессор, заметив, проезжая через Западную Белоруссию, находящуюся во владении Польши, что крестьяне «экономически стали богаче», хаты имеют приличный вид, улицы вымощены камнем, «дома перенумерованы и имеют надписи на польском языке; надписи на дощечках привешены и ко всем телегам». Ив.Осьмов поясняет, что дощечки — это, скорее всего, свидетельства об уплате налога, который правительство, обобравшее народ до полной нищеты, установило, видимо, даже на телеги. Неправильно воспринял Карский и увиденное на территории Советской Белоруссии. Его возмутила «насильственная белорусизация» в учреждениях, то, что увольняют чиновников, «прекрасно владеющих литературным русским языком», но не освоивших белорусский. В этом Карский видит продолжение политики Пилсудского. «Не запугаете, академик, и не такое приходилось слышать. Социал–шовинисты всех стран и всех мастей не устают шамать своими беззубыми ртами жвачку о «красном империализме» /…/ Но, очевидно, эти «славные времена», когда «русская культура» насаждалась под свист казацких нагаек и стоны угнетенных народов «окраин» «единой–неделимой», — это прошлое довлеет еще над некоторыми умами, нашедшими ныне приют под сенью Всесоюзной Академии наук», — заключает Ив.Осьмов.
Почему командировка профессора вызвала столь бурную реакцию? Дело было не только в затраченных государственных средствах и высказанном в узкоспециальном отчете взглядах. Академия наук, кстати, высоко оценила результаты командировки Карского. Но статья в «Звяздзе» имеет свою «творческую» предысторию. Чересчур высоко, на взгляд некоторых, вознесся «осколок царского режима». В декабре 1926–го Евфимию Федоровичу предложили даже претендовать на должность вице–президента АН СССР, но он отказался. 13 апреля 1927 года на закрытом заседании Бюро ЦК КП(б)Б слушается вопрос «Об академике Карском». В принятом постановлении говорилось:
«1. Поручить тов. Игнатовскому, Адамовичу и Криницкому поставить вопрос по советской и партийной линиям об изъятии Карского из состава членов Академии Наук.
2. Просить ЦК ВКП(б) поручить соответствующим органам организовать критику по отчету академика Карского о поездке за границу.
3. Принять к сведению, что тов. Игнатовским послано письмо тов. Рыкову (Председателю Совнаркома СССР. — Авт.)».
Кстати, тот самый Игнатовский в 1919 году ходатайствовал перед властями за Карского. Тогда Евфимий Федорович возглавлял комиссию по созданию белорусского университета. Комиссариат просвещения снял его, как человека с неблагополучной «политической физиономией», с должности профессора Минского педагогического института. Совет института постановил, «выражая свое глубокое сожаление /…/ избрать комиссию из трех лиц В.М.Игнатовского, В.Л.Ивановского и В.К.Дыдырко для выражения сочувствия академику Е.Ф.Карскому и для ходатайства перед Народным Комиссариатом просвещения об отмене вышеуказанного постановления коллегии в виду тех затруднений, кои создаются для Института в связи с внезапным уходом академика Е.Ф.Карского». В результате ходатайства комиссариат просвещения разрешил Карскому закончить учебный год, принять зачеты у студентов. Летом 1921 года Карский навсегда покидает Минск и переезжает в Петроград. «В Беларуси трудно работать», — отвечал он впоследствии на предложения коллег о сотрудничестве и переезде на родину. Кое–что об этих трудностях можно понять из протокола N 8 заседания комиссии по организации Минского университета от 24 апреля 1919 года, на котором говорилось о поездке комиссии в Москву:
«4/ ознакомившись с Московской телеграммой, Комиссия постановляет делегировать немедленно уже избранных представителей в Москву. Проф. Карский заявляет о невозможности поехать в Москву в связи с данным им Чрезв. Комис. обязательством не оставлять в ближайшее время Минска».
Но и в Российской академии наук профессору не удалось обрести покой. Общество перестраивалось. В 1927 году Игнатовский уже не стесняется «сигналить» в Москву о «проступках» коллеги. 13 мая того же года во всесоюзной «Правде» был напечатан фельетон известного журналиста М.Е.Кольцова «И академик, и герой», в основу которого положены факты из «звездовской» публикации, вплоть до зловещих дощечек на телегах. Буквально на следующий день в сокращенном варианте этот же фельетон был напечатан в органе Одесского окружкома КП(б)У, окрисполкома и ОПБ «Известия». Современный российский ученый А.М.Решетов считает, что М.Кольцов посамовольничал, что ему «никто не давал указаний писать такой разнузданной статьи /…/ Журналисту показалось, может быть, с чужой подачи, удобными, выгодными «факты» для борьбы с нерациональным использованием государственных средств, и он бросился в бой, опорочив честное имя ученого, а газета не дала возможности Е.Ф.Карскому реабилитировать себя». Это представляется сомнительным, особенно учитывая установку властей на критику Карского. Скорее всего, статья была санкционирована. М.Кольцов остроумен и блестящ, как обычно. В его изложении поездка Карского действительно напоминает увеселительный вояж «осколка царского режима». Подозрительным выглядит и то, что Карскому бесплатно и без задержек была выдана виза враждебной Югославии, что он посетил в Белграде некий «день русской культуры», на котором якобы выступали белогвардейцы… И почему это Карский на 20 дней задержался в Праге, где, по мнению журналиста, ему нечего было делать: «Будь на нашем месте суровый рабкринщик Ройземан — он сейчас же возвысил бы голос: «Все справки были сделаны два года назад — зачем же было засиживаться на казенные деньги в Праге?!»
Антисоветские взгляды профессора налицо: «Присутствовать в Белграде на торжестве черносотенцев; именовать Львов русским городом; восхвалять режим Пилсудского за притеснение белоруссов, и ругать советское правительство Белоруссии за национальную политику — все это вполне последовательно если не для советского научного работника, то для бывшего верноподданного ректора императорского варшавского университета».
Карский направил письмо в «Правду», в котором по пунктам опроверг все обвинения. Современники характеризовали профессора как человека, отличавшегося «стойкостью, сдержанностью и вместе с тем мягкостью и снисходительностью к людям и их работам». И в этом случае Карский, как ни обижен он был, постарался придать своему ответу чисто деловой тон. В окончательном тексте он опустил некоторые экспрессивные абзацы вроде «Названная выше газетная статья поражает читателя своим хлестким репортерским тоном, передержкой фактов, крайней развязностью и особым неуважением к науке». Ответ Карского звучит очень взвешенно, но не без сарказма. Например, насчет того, почему это так легко были получены визы во «враждебные державы»: «Визы в Чехословакию и Югославию были выданы бесплатно, так как чехи и сербы ценят ученых не только своих, но и чужих». Насчет истраченных средств и пребывания в Праге сказано: «Академией наук выдана субсидия в 1050 рублей, причем на руки дана только половина, а остальное было дано в чеке на один из Пражских банков». Короче, пока наводились справки в банке, пока ожидалась виза в Югославию и шился приличный костюм, поскольку «обтрепанным стыдно было бы показаться перед иностранцами», пока собирались 500 раритетных книг, доставленных через Советское полпредство в славянский отдел Академической библиотеки, прошли спорные 20 дней. Да еще 900 своих рублей академику пришлось за время путешествия израсходовать. Особый интерес вызывает пункт, касающийся щекотливого вопроса — выпадов Карского в отношении белорусизации. «…вероятно, М.Кольцову неизвестно, что я природный белорус, всю свою жизнь посвятивший изучению белорусской этнографии, языка и литературы; что вся теперешняя белорусская интеллигенция (о чем см. хотя бы у М.Гарэцкаго «Гiсторыя беларускай лiтаратуры», вып. 4, Менск, 1926 г., стр. 147) и что все угнетенные белорусы, начиная от известного этнографа Е.Р.Романова, умершего от голода в Ставрополе Кавказском, обращаются ко мне за духовной поддержкой /…/ Ясно также, что белорусизация должна идти естественно, без принуждения и притеснения лиц, воспитанных на русской культуре /…/».
Однако ответ Карского напечатан не был, хотя об этом ходатайствовали влиятельные лица. В 1929 году Карского освобождают от должности директора Музея антропологии и этнографии. Повлиял ли на это факт, что в январе того же года Чешская академия наук выбирает Карского своим почетным академиком? Но что отозвалось эхо злополучной командировки, несомненно. И если бы в 1931 году Карский, которому было уже 70 лет, не умер, а прожил бы еще несколько лет, можно догадываться с большой долей вероятности, какова была бы его дальнейшая судьба.
