С асфоделью в петлице

Что означает каждый цветок?

О цветах в литературе можно написать не просто статью, а целую книгу. Пока что предлагаю небольшую экскурсию по книжным оранжереям
О цветах в литературе можно написать не просто статью, а целую книгу. Пока что предлагаю небольшую экскурсию по книжным оранжереям.

Роза

 

В притче Оскара Уайльда это цветок–вампир. Соловей решил помочь юноше сделать подарок любимой и упросил белую розу поменять цвет. Роза согласилась, если соловей всю ночь будет ей петь. Забыла упомянуть: при этом она вонзит свой шип в его тельце и будет подпитываться его кровью. Роза за ночь стала красной, соловей умер, юноша преподнес даме цветок, та только фыркнула… В общем, трагичная метафора поэтического творчества.

Сам Уайльд, кстати, носил в петлице не розу, а подсолнух. Назло и эпатажа ради.

Безжалостна и любимая роза Маленького принца Экзюпери. Капризничала до тех пор, пока бедняга не решился от отчаяния на межпланетное путешествие.

А вот Максим Горецкий в драматических этюдах «Чырвоныя ружы» отобразил не любовь, а «рост рэвалюцыйных настрояў працоўных мас». Константин Паустовский в книге «Золотая роза» исследовал тайны прозы. В романе Умберто Эко «Имя розы» вообще одни смысловые игры. У Блока в поэме «Двенадцать» «В белом венчике из роз впереди — Иисус Христос». В сказке Андерсена «Снежная королева» роз много, а у Снежной королевы особенные снежинки.

Когда–то русский поэт Иван Мятлев написал, как хороши, как свежи розы в его саду. Мятлева перефразировал Тургенев в стихотворении в прозе, а Игорь Северянин, эстет, погибающий в эмиграции, в 1925–м завершил эволюцию образа: «Как хороши, как свежи будут розы, моей страной мне брошенные в гроб!»

cveti.png

Василек

Следующий национальный цветок — безусловно, василек, или «валошка». Возвел его в ранг символа Максим Богданович в стихотворении «Слуцкiя ткачыхi»: крепостные девушки, согнанные в панский двор ткать псевдоперсидские пояса, тоскуют о свободе, «i тчэ, забыўшыся, рука /Замiж персiдскага узору /Цвяток радзiмы васiлька». Поэт продолжил воспевать скромный сорняк в «Апокрыфе». Христос с апостолами ходят по Беларуси и спорят о предназначении поэта. Христос указывает: вот василек вырос на краю житного поля, отбирая хлеб у хозяина. Но жнеи за тяжелой работой поют: «Няма цвяточка лепш васiлёчка», потому что народу нужна краса, потому что зачем колосья, если нет васильков? Василек — символ родины и символ «чистой красы»… У писателя Ядвигина Ш. — сборник рассказов «Васильки», одноименный рассказ Михася Лынькова — о парнишке Миколке, который взорвал автобус с эсэсовцами и погиб. Поэт–фронтовик Анатоль Велюгин писал: «У мiнных разорах за Лугай–ракой, з–пад горкага попелу Гжацка /Расцвiў васiлёк Беларусi маёй /На сумнай магiле салдацкай». Расстрелянный в 1937–м поэт Юлий Тавбин любовался продавщицей васильков:

Людзi йшлi i прамiналi,
Не вярталiся iзноў…
iм нiчога не казалi
Зоркi–вочы васiлькоў.
Толькi я, дзiвак–паэта,
Прыпынiўся i сачыў,
Як пялёсткi з тых букетаў
Асыпалiся ўначы.

Шиповник

Конечно, писали поэты мира и о шиповнике. Анна Ахматова: «Шиповник так благоухал, что даже превратился в слово». Но все же для белорусской литературы этот цветок совершенно особый. Его место определил поэт Владимир Дубовка, написавший в том же 1925–м, когда Северянин сочинял о розах: «О Беларусь, мая шыпшына, зялёны лiст, чырвоны цвет! У ветры дзiкiм не загiнеш, чарнобылем не зарасцеш». Цветок шиповника стал символом Беларуси. Поддержал метафору в своей «Ладдзi роспачы» Владимир Короткевич: рогачевскому шляхтичу Гервасию Выливахе цветок шиповника в царстве мертвых дает силу родной земли. В стихотворении «Шыпшына i ружа» Короткевич пишет о любви сих двух цветов, разлученных волей злого пана. Поэт Сергей Граховский, прошедший сталинские лагеря, уподоблял свою судьбу шиповнику, который «працiналi навылёт халады», и просил посадить его на своей могиле.

Папараць–кветка

Еще один национальный белорусский цветок — конечно, «папараць–кветка». Папоротник, как известно, цветет только в легендах. И только в ночь на Ивана Купалу. Заметить цветок, по логике, несложно — он горит, как огонь. А вот найти и сорвать проблематично. Нечистая сила мешает. Сорвал — начнешь понимать язык птиц и зверей, видеть сквозь землю клады.

Чуць толькi Купальскае свята
Наблiжыцца з ночкай сваей,
Як папараць–кветкай заклятай
Чаруе няшчасных людзей…

— утверждал Янка Купала. О мистическом цветке писали Винцент Дунин–Марцинкевич и Юзеф Крашевский, Владимир Короткевич и Михась Чарот. А уж сколько «папараць–кветак» в нашем быту — от ресторана до котлеты…

Асфодели

Асфодели — растения семейства лилейных, в просторечии — златоцветник. По заросшим ими полям в царстве Аида бродят тени умерших. Что подтверждает Гомер в «Одиссее»: «Вскоре рой их достиг асфодельного луга, который Душам — призракам смертных уставших — обителью служит». Гете в «Фаусте» тоже упоминает те луга.

В эпоху декаданса асфодели стали культовыми. Пражский мистик Густав Мейринк украшает ими пейзажи посмертного существования утопленниц. «Еще далеко асфоделей прозрачно–серая весна» — витийствует Мандельштам. Герой романа Владимира Набокова «Подлинная жизнь Себастьяна Найта» называет свою последнюю книгу «Неясный асфодель».

А вот Мережковский в статье «Асфодели и ромашка» сравнивает «Письма из Сибири» Чехова и творчество символистов–декадентов. Отнюдь не в пользу последних: «Талантов множество, но все они какие–то призрачные. Словно царство теней, поля Елисейские. И вот на этих полях, среди цветов смерти, пышных пыльных асфоделей, «Письма» Чехова — как смиренный полевой василек или ромашка. Жалобные тени слетаются и, глядя на живой цветок, вспоминают, плачут».

Цветы–убийцы

Самое известное произведение о монстрах от ботаники — «Цветы зла» Шарля Бодлера. Если там и упоминаются настоящие цветы, то это «отжившие, в хрустальной их гробнице, букеты испускают дух». А метафорические цветочки там иные: «Отрубленная голова /На столике лежит, как лютик небывалый…». В романе Эмиля Золя «Проступок аббата Муре» соблазненная молодым священником пасторальная девушка кончает с собой с помощью обычных полевых цветов: «И она собрала пахучие травы — калуфер, мяту, вербену, чебрец, укроп, она стала мять и рвать их, скрутила жгутами и заткнула ими все самые незаметные щелочки и скважинки в дверях и окнах… И ни слова не говоря, не издав ни вздоха, легла на кровать, на цветочное ложе из гиацинтов и тубероз». Запахи трав представляются ей звуками свадебного оркестра… И под «фанфары роз» несчастная умирает. Правда, современные читатели спорят, насколько это технически осуществимо.

Утопающая безумная Офелия возится с полевыми цветочками. Маргарита из «Фауста» между букетом воздыхателя и ларцом с драгоценностями от подопечного сатаны выбирает последнее, а Мефистофель, дабы ускорить процесс соблазнения, велит цветам «душистым тонким ядом… воздух отравить».

Нельзя не упомянуть и даму с камелиями! Тоже ведь символ смерти… Чахоточная путана Маргарита Готье любила их потому, что не пахнут.

Фиалки, одуванчики и прочие полевые

Конечно, куда же без полевых цветов! «Цветики убогие северной весны, веете вы кротостью мирной тишины», — умиляется Валерий Брюсов. Гете, кстати, был таким любителем фиалок, что не выходил из дому, не насыпав в карман сюртука семян фиалок. Шел и сеял. Не зря немецкие садовники вывели сорта фиалок «Доктор Фауст», «Мефистофель» и «Маргарита». Писал о фиалках Блок, дарил друзьям Тургенев… А вот Рэй Брэдбери навсегда обессмертил скромные одуванчики, и немало поклонников его романа «Вино из одуванчиков» пытаются воспроизвести упомянутый продукт.

Да кто ж их знает, как их зовут…

Иногда писатель не уточняет, о каких именно цветах говорит. «Она несла в руках отвратительные, тревожные желтые цветы. Черт их знает, как их зовут, но они первые почему–то появляются в Москве», — рассказывает Мастер Ивану Бездомному в «Мастере и Маргарите». Любовь главных героев началась с этого «желтого знака» и вопроса: «Нравятся ли вам мои цветы?» Также неизвестно, что за голубой цветок в романе немецкого романтика Новалиса «Генрих фон Офтердинген». Есть предположение, что особый сорт эдельвейса.

Сирень, жасмин, акация

Цветущие кустарники тоже популярны у литераторов. Кармен мы впервые видим с цветком акации во рту. Она запускает им в солдата–баска — и готова завязка трагедии! Евгения Янищиц в стихотворении «Бэз Веры Палтаран» обращается к умершей писательнице: «Вера Сямёнаўна, хочацца бэзу ў гордым маўчаннi зiмы». Максим Танк, изведавший тюрьму панской Польши, делает сирень символом свободы. Узник видит, как расцвел за окном куст:

Я цiха разбудзiў другiх,
Ад слёз сiнелi вочы бэзам.
I недзе хруснула ў худых
Руках iржавае жалеза.

В рассказе Максима Горецкого «п’янавата–мляўкi пах красуючага язмiну» — символ любви героя к рано умершей девушке. У Павлюка Труса образ куда более оптимистичен: «Вясна ў цвяту! Цвiтуць парэчкi, /Цвiце язмiн на дне душы!»

Ну вот отведенный для статьи объем заканчивается, а сколько литературных цветков осталось «неохваченными»! Надеюсь, уважаемые читатели, вы продолжите эту экскурсию самостоятельно, с помощью хороших книг.

маки.png

Маки

В рассказе Гаршина «Красный цветок» мак, растущий во дворе психиатрической больницы, тоже убивает несчастного больного: «Цветок в его глазах осуществлял собою все зло; он впитал в себя всю невинно пролитую кровь (оттого он и был так красен), все слезы, всю желчь человечества. Это было таинственное, страшное существо, противоположность Богу, Ариман, принявший скромный и невинный вид. Нужно было сорвать его и убить». В стихотворении в прозе Тишки Гартного «Я бачыў» умирающая девушка — «як чырвоны махрасты мак». На фоне горных лугов происходят события «Альпийской баллады» Василя Быкова, рождается любовь у сбежавших из концлагеря белоруса и итальянки: «Увесь вялiзны прасторны сонечны схiл ззяў шырокiм, як возера, ярка–пунсовым разлiвам альпiйскага маку. Буйныя, лапушыстыя, пэўна, не таптаныя нагой чалавека…»

Советская Белоруссия №185 (24566). Суббота, 27 сентября 2014.

Людмила РУБЛЕВСКАЯ