Несуществующие книги
Писатели часто описывают вымышленные книги
В литературе полно упоминаний никогда не существовавших книг. Да что там, есть они и в фольклоре, например, «Голубиная», якобы упавшая с неба. Франсуа Рабле поместил в несуществующую библиотеку в Сен–Викторском аббатстве тома, чьи названия издеваются над всеми не нравящимися автору сочинителями. Переводчик Рабле Фишарт продолжил шутку, выдумав «Каталог Каталогов для вечного употребления», где спародировал заголовки: «Анатомия блохи с приложением описания ловкого способа изготовления воскового оттиска блохи». Министр финансов при Людовике XVI Тюрго уставил полки в своем кабинете макетами книг из дерева, на позолоченных корешках которых были фантастические заглавия с издевкой. Например, реальному аббату Галиани, славившемуся хитроумными рассуждениями, был приписан трактат «Как следует усложнять простые вопросы». Станислав Лем и Хорхе Луис Борхес составили целые тома из остроумных рецензий на несуществующие книги…
Давайте же полистаем страницы вымышленных книг.
Інтэрв’ю для “ЛіМа”.
Людміла Рублеўская: «Не здавацца. Не баяцца. Гарэць!..»
- Аўтар: Таццяна Будовіч-Барадуля
Паэт, празаік, журналіст. Адна з найбольш запатрабаваных сучасных пісьменніц, чыімі творамі зачытваюцца і школьнікі, і дарослыя. Лаўрэат Нацыянальнай літаратурнай прэміі ў намінацыі «Проза» за раман «Авантуры Пранціша Вырвіча, здрадніка і канфедэрата». Гэтым разам «ЛіМ» прапануе сваім чытачам сустрэчу з Людмілай Рублеўскай.
Десять странных фраз, с которых белорусские писатели начинали свои произведения
Главное — начать
«Мне не обязательно съедать всю яичницу, чтобы убедиться, что она из протухших яиц», — утверждал один литературный критик.
«В уездном городе N было так много парикмахерских заведений и бюро похоронных процессий, что, казалось, жители города рождаются лишь затем, чтобы побриться, остричься, освежить голову вежеталем и сразу же умереть».
Здравствуйте, «Двенадцать стульев» Ильфа и Петрова!
«Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, Грегор Замза обнаружил, что он у себя в постели превратился в страшное насекомое».
Конечно, хочется узнать, что будет с героем Кафки далее…
Бывает, что именно первая фраза только и западает в память. «Он поет по утрам в клозете». А далее — повесть Олеши «Зависть», произведение известное, но уступающее «Трем толстякам». Начало может являться ключом к содержанию: «Хаты былi на востраве». Можно вычислить «Людзi на балоце» Мележа. А бывает, когда первая фраза настолько неожиданна, что выбивает читателя из колеи.
Для вас — топ неожиданных первых фраз белорусских писателей.
В дебрях шизореализма. Новые литературные направления.
Писатели придумывают причудливые литературные направления
Иногда наталкиваюсь на ожесточенные дискуссии о прогрессе в искусстве. Возможен ли он вообще? Какая разница, кто жил раньше — Фидий или Роден? Французский философ Бодрийяр вообще заявил, что отныне человек — «пустая форма, открытая для любых функциональных мифов и любых фантазматических проектов». То бишь нового, по сути, ничего, но всегда можно придумать миф вокруг старого. Главное — название помудреней, вроде дадаизма или имажинизма. Итак, сегодня я предлагаю вам совершить экскурсию по самым странным литературным направлениям.
Рифма ценою в жизнь. Сборник эссе по истории белорусской литературы.
Людмила Рублевская
Рифма ценою в жизнь
Эссе по истории белорусcкой литературы
История белорусской литературы – это карта почти сплошь из белых пятен… Карта архипелага незаслуженно забытых имен и сломанных судеб. Но это и история подвигов и самопожертвования, ярких талантов и ярких поступков. В самые тяжелые времена—и тогда, когда белорусская литература считалась несуществующей, и тогда, когда за идеологически неправильное стихотворение можно было поплатиться жизнью, находились те, кто рисковал, отдавая талант своему народу, не рассчитывая на признание и славу.
З архіва Віталя Скалабана
У гэтым годзе майму колішняму суаўтару, архівісту Віталю Скалабану, споўнілася б 70 год. У памяць пра яго завяла рубрыку “З архіва Віталя Скалабана”.
https://www.sb.by/articles/pevitsa-i-denshchik.html
Мельница и вода. В жерновах репрессивной машины жертвы и обличители менялись местами
Артыкул, напісаны па матэрыялах з архіву Віталя Скалабана.
“Перебираю документы… Глаз цепляется за строки из автобиографии Усса, где он рассказывает о своих злоключениях. Уехал от травли из Минска в Ленинград, там заведовал отделом русского искусства XIX века в Государственном Русском музее. Но, как утверждает Усс, его подставили троцкисты: был арестован за «дискредитацию мероприятий Советской власти по вопросу об отмене карточек». В ответ на кассационную жалобу дело стали дорасследовать.
«Новые свидетели из работников музея обо мне ничего не могли сказать худого, но среди свидетелей нашлась одна белорусская девушка, некто Зинаида Бандарина, и та сказала, что как будто я, будучи в Белоруссии, был связан с нацдемами и критиковал руководство белорусских писателей, говорил о председателе Союза белорусских писателей, о тов. Климковиче, что он не говорит, а поет, как псаломщик. Это было очень глупо и смешно, тем не менее это послужило серьезным обвинением меня и на основании этих материалов мне снова дали 5 лет исправительно–трудовых лагерей».
Гутарка пра бестсэлеры
Яшчэ адна рэцэнзія на “Дагератып”
“Дагератып” Людмілы Рублеўскай
Людмила из тех авторов, голос которых слышишь, когда читаешь. Характерный голос, характерный, очень узнаваемый текст.
Сюжет – две истории, книги внешнего и внутреннего круга, одна из которых продолжает другую, случившуюся более века назад.
В первой, не такой драматичной, молодая журналистка провожает знакомого биолога в Америку. Сероглазого, широкоплечего, не разделяющего ее увлечения белорусской историей и литературой, совершенно не ее парня. В которого она, конечно же, тайно влюблена.
Разбирая перед отъездом вещи в старой квартире, Симка и Гальяш находят дневник прабабки Гальяша – и это вторая история.
В ней хозяин фотоателье и его дочь, Нихель и Богуслава – на самом деле революционеры, собирающиеся в скором времени устроить теракт. Под угрозой разоблачения они вынуждены отправится на выездной заказ, в поместье графа Шимона Каганецкого, который, к слову, совершенно им не рад.