История талантливого мальчика из крестьянской семьи и его возлюбленной, сироты Ганны, как только не интерпретировалась. Ганна олицетворяет Беларусь, отрицательный герой Доминик — это метафора большевика. Литературовед Анатолий Трофимчик, готовивший «бесцензурное издание», утверждает: «Я обратил внимание, что Колас интуитивно предвидел развитие истории. Рушащийся замок (о нем написано в неспокойные 1917 — 1918 годы) — это разваливающаяся Российская империя, «тюрьма народов», а умирающий от огнестрельного ранения Князь — это проекция на Николая II: его расстреляют спустя полгода после написания этих строк. Даже предсказание из уст деда Данилы после смерти Князя («Ну, цяпер разруха пойдзе…») звучит так, будто Колас предвидел бедствия гражданской войны».

Сам Колас говорил: «Перада мною стаяў уласны лёс. Рупiла расказаць, што вось i мае чалавек нешта за душою, а нiяк не выплыве напаверх у гэтым свеце».

Идея поэмы появилась в тюрьме, в минском Пищаловском замке, куда Константин Мицкевич попал как один из участников нелегального учительского съезда.

«Я зрабiў асобныя запiсы, як толькi наладзiў турэмны побыт: раздабыў аловак i навучыўся хаваць паперы. Накiдаў збольшага запеўку, зразумеў, што гэтая работа будзе для мяне стрыжнем. Утрымаюся за яго — значыць не звар’яцею, не сап’юся, наогул не пайду ўнiз, у падонкi, у паслугачы».

Рисунок Н.Селещука по мотивам поэмы «Сымон–музыка».

Не все знают, что на создание поэмы повлиял финский эпос «Калевала»: «Сымона–музыку» я пачаў пiсаць у 1911 годзе. Не памятаю, пры якiх абставiнах мяне зацiкавiла адна думка — неразуменне натоўпам сапраўднага мастака… «Калевала» дала мне добры штуршок для работы. Вейнямейнен, разважаў я, памiрае ад радасцi i тады пакiдае свае гуслi народу. Чаму ж мой Сымон павiнен канаць, толькi ступiўшы на дарогу? Хай прынясе людзям радасць i пасля гэтага перадасць у другiя рукi скрыпку».

В поэме много реальных прототипов. Образ замка, в котором живет Князь, появился благодаря учителю Коласа по Несвижской учительской семинарии Кудринскому: «I замак у «Сымоне–музыку» я апiсваў, маючы перад вачыма нясвiжскi, так, як ён паўставаў з апавядання Кудрынскага».

Четырнадцать лет шла работа над поэмой. Менялись власти, условия. При Советах поэму пришлось переделывать. Работу Коласа курировал сам председатель Белглавлита Шукевич–Третьяков. Окончательно второй вариант был дописан в Кисловодске, куда Коласа послали для поправки здоровья.

И вот работа завершена, Колас едет на поезде из Кисловодска домой. Рукопись лежит в тяжеленном чемодане на верхней полке купе. На станции Тихорецкая чемодан украли, якобы подцепив крючком через открытое окно. Колас заявил о пропаже в милицию. Из Ростова–на–Дону ему даже прислали обнадеживающий ответ, что нашлись некоторые вещи и рукопись. Но ничего так и не вернули.

У автора не осталось даже черновиков.

По поводу этого происшествия есть много версий. Литературовед Анатолий Трофимчик, например, думает, что кражи не было. Один из аргументов — слишком тяжелый чемодан, чтобы вытащить его через окно: «Калi я пачну ставiць сваю абэрыну, то ў мяне аж пуза трашчыць». А между тем Колас был необычно силен, в молодости на расставленных в стороны руках удерживал по два семинариста. Трофимчик придерживается версии, что крамольная рукопись была не украдена, а конфискована. Есть и третья версия — кража была, но не случайная, организованная теми же органами.

Сам Колас всегда твердил именно о краже. Писал другу, Якову Безмену, в Ростов–на–Дону с просьбой помочь в розыске:

«Паэма перароблена, а ў мяне нiякiх слядоў ад яе не засталося… Рукапiс гэты выбiў мяне з сядла, дык парупся, браток».

Вернувшись домой, Колас в третий раз переписал поэму. Закончил работу в июле 1925 года.

В июле — августе того же года поэма была опубликована в журнале «Полымя рэвалюцыi».

cultura@sb.by