Спой, светик, не стыдись
Я обнаружила, что классические музыкальные произведения, которые слушают или исполняют герои классики же, но литературной, составят замечательную коллекцию. Давайте вспомним…
Я обнаружила, что классические музыкальные произведения, которые слушают или исполняют герои классики же, но литературной, составят замечательную коллекцию. Давайте вспомним…
«Чалавек нараджаецца, каб запалiць у сусвеце зорку цi пакiнуць на зямлi след».
Это начало эссе Ивана Пташникова «Iрга залацiстая» о том же литераторе Леопольде Родзевиче, родившемся 120 лет назад на хуторе Курьяновщина Вилейского уезда.
Эссе, правда, не столько о соседе–хуторянине, сколько о самих местах — с их болотами и садами, речушками и криницами… Когда Иван Пташников отрясал груши в родзевичевом саду, Родзевичи там уже не жили, да и сам драматург лежал в чужой холодной земле. Единственное, что можно почерпнуть непосредственно о нашем герое: «Цi не сядзеў дзе на валуне ля крушнi камення побач з бацяном малы Лёля, збегшы з дому?.. Быў скрытны, паўторымся, задумлiвы, адзiнокi i шукаў яшчэ большую адзiноту i на так ужо адзiнокiм Кур’янаўскiм хутары…»
Кто–то остается в истории как герой. Кто–то — как злодей или жертва. А есть персоны, которые просто плывут по течению, их прибивает то к одному берегу, то к другому. Везде они успевают наломать дров, что–то ухватить… След заметный, а вот какого рода слава? С такой сомнительной оглаской остался в истории Петр Павел Сапега, камергер российского двора и стольник великий литовский.
Жених дочери фаворита
На сцене истории лучи рампы высвечивают только самых значительных персонажей, остальные же — их фон, окружение — остаются в тени. Между тем высвети какую–то из этих фоновых фигур — и вот еще одна интересная история, необычная судьба, и фарс, и трагедия.
Так в 1939–м писал Янка Купала на смерть друга. Теперь они оба лежат на Военном кладбище Минска — Иван Доминикович и Эдуард Людвигович. Луцевич и Самуйленок…
Авантюристов в нашей истории хватало…
Говорят, когда во время карточной игры в камин ударила молния и убила слугу, Хацкевич единственный даже и бровью не повел.
Когда к молодому автору, подвизающемуся на просторах сетевой литературы, приходит страшный зверь неписец, это лечится, как отсутствие аппетита. В качестве лекарства — целый набор сайтов, где быстренько дадут практические советы по изготовлению бестселлера и повышению собственной самооценки.
Помните, как героиня фильма Андрея Тарковского «Зеркало», работавшая в издательстве, ночью бежит с безумными глазами на работу, потому что ей почудилось, что в отредактированном ею тексте прошла опечатка? К слову, особенно печатному, в сталинскую эпоху относились весьма серьезно. Особенно в том, что касалось литературы. Но научная мысль по определению не может угаснуть на десятилетия. Честные литературоведы, не желавшие в своих трудах воспевать временно прославленные «агитки» и громить талантливые произведения, находили спасение в том, что изучали и комментировали классику. Но что касается белорусской литературы, тут были свои нюансы… Выбрать «нейтральную» территорию для исследований литературоведу 40–х годов прошлого века было крайне тяжело. Из дореволюционных писателей почти все зачислялись в буржуазные демократы, а те, кто пришел в литературу в 20–х, почти поголовно были физически уничтожены. Выжившие «гиганты» вроде Купалы и Коласа вынуждены были публично каяться и отрекаться от значительной (и лучшей) части своего творческого наследия.
Тем не менее и на вытоптанном, залитом кровью поле белорусской литературы проводились научные исследования. Документы архивов Минска, Москвы, Гомеля, Государственного литературно–мемориального музея Якуба Коласа позволяют нам заглянуть в прошлое и увидеть кое–какие подробности…