* * *

Как сны фараонов —

никак не проходит зима.

И волки все ближе

к усадьбе подходят ночами.

Тоска и сугробы…

И лучшая в мире тюрьма —

Из собственной скорби, где ангел —

как страж  за плечами.

Пьешь волю со сбитнем,

старинный сервиз на столе.

С Горацием споришь,

понять не стремишься Вольтера.

А где-то над плацем

качается небо в петле

И снег обнимает

упавшего коссионера.

Словами Статутов

написан диариуш твой,

Старинные строки в стихах,

что никто не услышит.

Сквозь темень ночную

тоскливый доносится вой,

А утром кровавые тропки

Посланье на белом напишут.

 

 

Хомо болотикус

 

Он так привык в болоте жить — и жил,

Трясиною дышал, питался ряской.

Меж небом и землей тот мир лежит,

Что средь людей зовется страшной сказкой.

Он чешуи на коже не имел,

Не стал в грязи подобием тритона,

Лишь снов ночами видеть не умел,

Кроме болотных, блеклых и бездонных.

Свои тут были радость и краса:

Кувшинки, словно солнышки, сверкали,

Блестела чистым жемчугом роса…

И думал он, что нет милее края!

Днем мертвым отцветала омела.

Он день за днем один вопрос решает:

Там, за спиной, зачем-то два крыла…

Они ему в трясине жить мешают!

 

 

* * *

 

Одиночество — что это такое?

Р. Тагор

 

Страшней одиночества нет, чем в толпе находиться.

Тебя обтекают, как будто боясь заразиться.

Вопросы швыряют, но ждать не желают ответа.

Ты — как прокаженный…

Увы, это участь поэта.

 

 

* * *

Не наступай на конский череп, княже.

Низвергнутые в прах, отравой живы.

В курганах молча спят герои наши,

Но громогласны те, чьи речи лживы.

Одним — стило, другим же — рынок пестрый,

А третьим мнится царская корона.

Лови монеты, завтра будет поздно,

Ведь слава — от змеи не оборона.

Но ведь и к Стратим-лебед порою

Бессильных пташек стаи прилетают.

И почему владыкам и героям

Величия былого не хватает?

Вновь наступает князь на конский череп,

На рукописи книг, на сон могилы.

Змея скользит во мраке лентой серой,

Равняя и бессилие, и силу.

 

 

* * *

моя смерть имеет привкус старой меди

одно случайное прикосновение к устам

и рот полон горечи

моя смерть имеет запах тополиного снега

неслышного для всех

кроме того, кто от него плачет

моя смерть — топочет, как маленькая девочка

что бежит за мячиком

и все равно догонит

потому что играет в огороженном забором дворике

моя смерть живет во мне

как белая улитка в старом камне

крепок камень — говорят все

но случайный удар — и он расколется

и улитка выпьет слепыми глазами солнце

 

Атлантида

 

Вдаль уплыли суда, на которых спасаться хотели.

Даже узкие лодочки в волны пустились, как рыбы.

Нам бы к небу взывать, только души давно опустели,

Мы столпились вдоль берега, молча, без крыльев, без нимбов.

Без надежды, без веры — нам ждать лишь девятого вала.

Там, средь моря, на палубах празднуют мнимую волю.

Нас на смерть осудили, их участь сия миновала,

Все равно обойдемся без стонов, проклятий и боли.

Что же делать? На палубах места всегда не хватало.

Кто-то должен остаться, пусть даже он не был героем.

Наши храмы умолкли в преддверии грозного вала,

И последнего сна Атлантиды никто не откроет.

 

Перевод с белорусского Геннадия АВЛАСЕНКО