Людей всегда пугало то, что они не могут объяснить или сделать сами. Старые живописцы открыли секрет, как написать картину так, чтобы глаза с портрета неотрывно следили за зрителем. Необходимо всего–то подобрать правильное сочетание красок. А сколько легенд и страхов ходит вокруг этого! В Королевском музее Эдинбурга есть портрет старика, о котором говорят, что иногда он шевелит пальцами. И тот, кто это увидит, вскорости погибнет от пожара. О загадочных картинах писали и Эдгар По, и Оскар Уайльд, и Николай Гоголь… Сюжет один: чем талантливее портрет, тем больше в нем сходства и мистической связи с оригиналом. Ну а уж если художник достигнет совершенства… Произойдет то, что случилось в одном рассказе Эдгара По: мастер рисовал свою жену, а когда увидел, что портрет — точная копия, супруга оказалась мертва.
Так влияют ли произведения искусства на судьбы прототипов?

Случалось, и классики в свои художественные произведения привносили «привкус» кутюрье. Теофиль Готье опубликовал статью «Мода как искусство», в которой ностальгировал по ярким цветам костюмов прошлых веков и критиковал черный фрак. Оноре де Бальзак коллекционировал жилеты и написал «Трактат об элегантной жизни», в котором особое внимание уделил галстукам. Бодлер проповедовал дендизм, который сегодня, между прочим, сравнивают со стилем метросексуалов. В романе Стендаля «Красное и черное» сын плотника Жюльен Сорель постигает все тайны светского костюма и поведения. Правда, Жюльен, став настоящим денди, отличался от прочих очень ценным свойством: надев модный костюм, он забывал о нем…

«Человек бывает вполне человеком лишь тогда, когда играет», — сказал не кто–нибудь, а романтик Фридрих Шиллер. Потому и своих персонажей писатели заставляют играть. Нередко вкладывая в те игры смысл весьма глубокий, иногда превращая все произведение в своеобразный квест. Давайте пробежимся по страницам известных книг и посмотрим, во что там играют.

Разумеется, в основе любой страшной легенды должно быть противостояние героя и злодея. У Короткевича это — смелый шляхтич Валюжинич и муж его возлюбленной, владелец замка: «Князь быў скупы i жорсткi стары звер — па ўсiх канонах гэтага жанру».

Если сопоставлять с историческими событиями (чего, кстати, не советовал Короткевич), то на роль злобного князя не претендует ни один из князей Гольшанских, а может притязать Павел Стефан Сапега, которому замок достался по бабке Елене, последней в роду Гольшанских.

В нашей литературе есть все типы книг о книгах. Среди литературоведческих встречаются настоящие шедевры. Вспомнить хотя бы расследование Геннадия Киселева «Жылi–былi класiкi. Хто напiсаў паэмы «Энеiда навыварат» i «Тарас на Парнасе». Киселев в форме архивного детектива устанавливает авторство двух самых знаменитых анонимных поэм. Книги о писателях тоже есть. Упомяну произведения Олега Лойки «Як агонь, як вада» о Янке Купале и Михася Стрельцова «Загадка Багдановiча».

Больницы в литературе всегда описывались разно. Иногда это место познания, духовного подвига, порой — мир антиутопии и абсурда, а бывает — объект сатиры…
Кстати, социолог Артур Франк считал, что больные — это «травмированные рассказчики», и когда писатели превращают недуг в тему повествований, то это не что иное, как «подсознательный поиск излечения». С другой стороны, есть много писателей — профессиональных врачей вроде Чехова и Булгакова, для которых больница — это не нечто экстремальное, а рутина.
И если уж путешествовать по миру литературы, то давайте заглянем и в его больницы.

Писатель Платон Головач более всего ассоциируется с фотографией из учебников. Как писал поэт Павел Прудников, «рослы, стройны, прыгожы малады чалавек з бялявай чупрынай, якой не стараўся закрываць свой шырокi i высокi лоб, з блакiтнымi вачамi, белымi, як цукар, зубамi, з правiльнымi рысамi твару, на якiм заўсёды ззяла ўсмешка, акуратна апрануты i абуты… Скажу шчыра — не любiць яго была нельга».
Но кроме этой фотографии, есть и другие… Я перебирала их в фонде Белорусского государственного архива–музея литературы и искусства, и передо мной в нескольких снимках проходила целая судьба.
* * *

26 сентября 1938 года в московской «Литературной газете» в рубрике «Обзор печати» появляется статья Андрея Ушакова «Лiтаратура i мастацтва». В ней громится газета, название которой вынесено в заголовок. «…за весь 1938 год не напечатано ни одной острой принципиальной статьи, которая серьезно ставила бы творческие вопросы… Из номера в номер она заполняется сотрудниками редакции. Постоянно печатаются стандартные, плохие стихи Острейко и Калачинского… Редактор газеты И.Гурский заботится только о том, как бы неосторожным словом не обидеть начальство. […] В «Лiтаратуру i мастацтва» поступила заметка «Политическая тупость», в которой указывалось, что журнал не поместил выступления товарища Сталина на собрании избирателей Сталинского округа гор. Москвы 11 декабря 1937 года. Редактор газеты направил эту заметку председателю правления с запросом — как быть? Разумеется, председатель правления М.Лыньков защитил редактора М.Лынькова. У газеты нет своего мнения по ряду вопросов, потому что в редакции работают люди с очень слабой литературной квалификацией. В № 12 за 1938 год напечатана была первая часть статьи Петра Глебко «Две поэмы двух направлений». Вторая часть статьи должна была появиться в следующем номере, о чем и было сообщено читателям. Но поэтесса Агняцвет, узнав, что эта часть статьи посвящена критическому разбору ее поэмы «Феликс Дзержинский», подняла скандал в правлении союза».